Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

Папа римский поручил доминиканцам рассмотреть проповеди Савонаролы и найти ересь, чтобы отправить его на костер, но те с сожалением ничего не нашли, и папа снова и снова предложил дерзкому бунтарю сан кардинала.

Собственно, главная опасность Савонаролы не столько в его проповедях, а в том, что сумел доказать изумленному миру, дескать, добрый католик может и даже обязан противиться неверным приказам. Даже если те исходят от самого папы римского. И не только противиться, но и победить!

В попытке убрать Савонаролу герцог Миланский позвал против Флоренции императора Максимилиана, тот осадил Ливорно, синьория умоляла Савонаролу спасти город, Савонарола устроил процессию, поднял народ на защиту, и Ливорно был спасен.

На волне народного подъема Савонарола решил нанести последний удар по дьяволу и его приспешникам. Созданные им отряды мальчиков врывались в знатные дома и ломали драгоценные вещи, по городу всюду отбирали игральные карты, светские книги, музыкальные инструменты, духи и все предметы роскоши. Все это сжигалось на «костре тщеславия».

Все попытки просто убить Савонаролу с помощью наемных убийц были сорваны. Не в силах ни подкупить, ни как-то еще справиться с мятежным священником, папа наконец отлучил его от церкви. Савонарола отказался повиноваться отлучению и заявил, что имеет право апеллировать к Вселенскому собору. В пику папе он продолжал проповеди еще жестче, обличая Рим и его роскошь, бичуя и укоряя. Папа прислал указ с требованием отправить Савонаролу в Рим и заключить его там в тюрьму, а если этого не сделают, то вся Флоренция будет отлучена от церкви, а также все, что будет общаться с Савонаролой или даже слушать его.

Однако флорентийцы стояли за Савонаролу, он же требовал созыва Вселенского собора, на котором смог бы опровергнуть выдвинутые против него обвинения. Этого папа римский никак не мог допустить, снова прислал указание схватить дерзкого и заключить в тюрьму, а своим тайным службам велел избавиться от него любой ценой. Пусть даже ценой временной потери Флоренции.

Отец Дитрих беспокойно завозился, лицо тревожное, примеряет к нынешней действительности, спросил глухо:

– И чем закончилось?

Я невесело усмехнулся.

– Ага, устали от его побед? Извините, я слишком увлекся и чересчур подробно…

– Нет, просто тревожно стало… очень тревожно. Такое наступление на грехи человеческие обычно заканчивается ужасающим реваншем. Скотство в человеке так легко не сдается.

Я сказал успокаивающе:

– Хитрые побеждают честных всегда. Политики поступили не совсем чисто. Вернее, совсем нечисто… Устроили грандиозную провокацию, сыграв на суеверии простого народа. Мол, такой божий человек, если чист перед Господом, сумеет пройти через огонь, тем самым доказывая свою невиновность и избранность. Разожгли на площади огромный костер, собрались несметные толпы народа. Савонарола, понятно, не явился. Разочарованный народ начал обвинять своего вождя и любимца в трусости, как же – такого зрелища лишились!..

– Толпа, – произнес отец Дитрих невесело, – хуже стаи зверей. Но иногда умным людям удается использовать во благо даже ее звериность, тупость и жадность.

– Вот-вот, – согласился я. – Короче, он был схвачен. Его пытали четырнадцать раз в день целый месяц, но даже в тюрьме он сочинял проповеди, а последнее сочинение написал за несколько часов до казни на переплете одной книги. Его повесили, потом сожгли. Затем, понятно, через годы и годы учение оправдали, малость подчистив, в его честь составили службу, поставили памятники и статуи, как самоотверженному подвижнику церкви. Мертвый он не опасен, а жизнь его и деятельность в самом деле укрепили нравственный авторитет духовенства.

Отец Дитрих произнес уже строже:

– Надеюсь, отец Ульфилла не сумеет развернуться так же… широко.

– Не дадим, – согласился я.

Он посмотрел на меня с вопросом в глазах.

– Как?

Я ухмыльнулся. Надеюсь, это получилось не слишком отвратительно, а то в глазах отца Дитриха мелькнула некая тень отвращения или чего-то близкого.

– Я политик, – объяснил я торопливо. – Потому не дам кренить корабль ни на один бок. А кто будет мешать… могу за борт без суда и разбирательств. Мол, сам пьяный ночью поблевать вышел и споткнулся. Цезарь Борджиа перед нами щенок… Если покой команды и порядок на корабле дороже жизни одного смутьяна, то какие могут быть публичные разбирательства? А тайные службы на что?

Лицо отца Дитриха омрачилось.

– К счастью, он уезжает.

– Да, – сказал я, – пусть с ним местные лорды разбираются. Но если он воспротивится и восхочет задержаться еще хоть на сутки, то на следующие его похоронят!

Глава 16

Благородный сэр Альвар Зольмс, командующий двумя полками элитной конницы, оказался молодым и веселым рыцарем. Шрам на подбородке и еще один на скуле яснее ясного сказали, что это не придворный хлыщ, а полевой командир, вон как пропечен солнцем, обветренная шея шелушится, а у глаз крохотные морщинки, что возникают, когда долго и тревожно всматриваешься вдаль.

Леди Лоралея держалась ровно и приветливо, ничуть не выдавая, что у нас с нею разногласия и что она вообще здесь пленница. Возможно, уже сказывается близость ночи, когда все волшебно изменится.

Лорд Зольмс с первой же минуты был настолько очарован Лоралеей, что сразу же начал тайком, когда я поворачивался к слугам отдать приказания, отпускать ей комплименты, чересчур откровенно и демонстративно таращил глаза на ее грудь, вздыхал и хватался за сердце. Наконец я напустил на себя блаженный вид сытого и пьяненького, расслабился в уютном кресле и сделал вид, что заснул.

Зольмс начал отпускать комплименты откровеннее, леди Лоралея улыбалась, но никак не реагировала. Слуги начали ходить на цыпочках, говорили тихо. Один, самый бойкий и смелый, приблизился к столу и, отвесив лорду Альвару поклон, деловито взял со стола кувшин с вином.

Он только повернулся, чтобы уйти, я открыл глаз и сказал отчетливо:

– Эй, ворюга! Ты куда взял вино? Не видишь, что я сплю только для лорда Зольмса?

Лоралея звонко расхохоталась, лорд ужасно смутился, краска бросилась в лицо, сидел весь пунцовый, даже уши запылали цветом железа, когда его вынимают из груды раскаленных углей.

– Сэр Ричард, – сказал он дрогнувшим голосом, – меня подвело очарование вашей супруги… Не знаю, что со мной! Но, увы, она даже не обратила внимания на мои комплименты.

– Я знаю, – ответил я весело и доброжелательно, – прошу простить меня, граф. Я не должен был подвергать вас такому искушению.

– Увы, я начал сам…

– Но я мог остановить раньше, – прервал я. – Мою супругу зовут Лоралеей. У нее есть прозвище, которого я сам раньше не знал – Верная.