Олег Верещагин - Не остаться одному

А результатом… результатом для тех, кто проходил через все испытания, была Бесконечная Дорога. Вот то самое, что сейчас было со мной. Уход в третий мир, на еще одну Землю, где тоже царило Безвременье, но иное. Там, среди лесов, в поселках и на фермах, на кордонах и в полевых лагерях жили сейчас в ожидании Срока около четырехсот тысяч мальчишек и девчонок, доказавших, что они могут.

Резерв. Банк. Надежда расы. Надежда Земли…

Все большие вещи, наверное, заканчиваются так. Я сидел на оградке, привалившись спиной к каменному столбику. Думал. Молчал. Мне было легко и пусто.

Я дошел до конца. Диад меня не окликал, не говорил больше со мной – точно так же сидел напротив.

– Ты давно живешь там? – спросил я. И поправился: – Или ты… этот? Маг?

– Нет, – покачал он головой. – Я из одного бриттского племени, а живу… живу уже почти два тысячелетия.

– Значит… – я помедлил. – …все?

– Да. Все. – В голосе Диада были понимание и сочувствие.

– Все, – повторил я. – Странно… Послушай!!! – Я вскинулся. – А мои…

– Успокойся, – кивнул он. – Вы дошли сюда вместе. Ты вернешься и приведешь всех своих. Просто говорить удобней с одним, чем с группой.

– А это все? – Я повел вокруг рукой. – Это что?

– Ничего, – пожал плечами Диад. – Твои воспоминания. Они это могут… Но еда, – он улыбнулся, – настоящая.

– Да, настоящая… – откликнулся я. – Послушай, Диад… Но вот есть Хаахти, Хаахти Салоранта, он тут… там почти век. Или мой друг Джек Сойер – он тоже очень долго… Почему они не ушли туда?

Диад сплел пальцы на колене.

– Потому что не захотели… Такие есть тоже.

Я хотел снова спросить: «Почему?» И не спросил. Вместо этого я задумчиво поинтересовался:

– А тебе не кажется, что это неправильно и… несправедливо? В наше второе лето здесь погиб Север, Игорь Северцев. Чем он был хуже меня? Я могу еще и еще называть…

– Я тоже могу, – отозвался Диад. – Одна ошибка… только одна… И расплата за нее; ни при чем тут – «хуже», «лучше»… Жестоко, да? Но не несправедливо…

– Значит, я буду жить, – тихо сказал я. – Мы будем…

И снова замолчал.

Но я не просто молчал. Странно, но я вспоминал, и эти воспоминания всплывали у меня в мозгу, словно фантастические кадры из какой-то бессистемной, но берущей за душу склейки, пропитанной моей памятью, как проявителем и закрепителем одновременно. Я не «заказывал» эти воспоминания. Они приходили сами собой… Не получалось вычленить из них ничего конкретного, но то всплывали трупы в первом разоренном урса селении, которое я увидел… то лицо умирающего на руках Лаури Свена… то металлическая груда оружия на каменном полу… ландскетта, выпадающая из мертвой ладони Кристины… голова Севера на шесте… смертельный холод голодной зимы, луна в глазах волчьей стаи… скрип стали толлы о кость бедра, моего бедра… лицо Дейны, лицо моего «хозяина», лицо желтоглазого Жоэ – калейдоскоп, мозаика, вихрь лиц… вытянутая к моему лицу рука Марюса… бредущий к берегу в белой пене прибоя Саня, его улыбка, улыбка на мертвых губах… волна Атлантики, рев ветра в вантах… Вадим, поднимающий руку на палубе нашего корабля… смеющийся Сергей, раскинувший руки мне навстречу у своего трона… брызги бледных искр из-под клинка… злое отчаянье схватки… теплая пыль тропы на Кавказе, ее вкус со вкусом крови во рту… солнечный мед первого нашего с Танькой раза на дне каменной чаши, переполненной весенней зеленью… звериная, ловкая посадка Джека у снежной норы при нашей первой встрече… снежный вихрь из-под ее лыж, мчащихся у самых пастей двух амфиционов… клятва под взвихренным небом надвигающейся бури… Равнины Америки, бесконечные ковыли, а в небе – плавающие кресты птиц… Вздымающиеся снежные шапки Кордильер… Огромный баллон дирижабля, медленно поднимающийся из каньона перед окаменевшим Андреем… Кукурузные поля на том острове, где разошлись наши с Вадимом пути, острый блеск клинков тогдашних схваток, отряд Арниса, пробивающийся нам навстречу… Джек, прощающийся со мной… Стеклянные провалы меж стеклянных гор, наш «Большой Секрет», словно вмурованный в воду взвихренного тайфуном моря… Мои ладони на столе, и слезы Танюшки, и алые пятна на бинтах… Туманы Пацифиды, туманы над берегами, туман над джунглями… страшный дождь, смывающий кожу, смывающий чувства и память… Ладонь над моим лицом… выскакивающие из спины Олега ассегаи… выстрел из пистолета, пуля в плече…

Что еще?!

Я потрогал ладонью бронзовую оковку ножен палаша. Вновь сгустился туман. Диад ждал, спокойно и терпеливо.

Я провел здесь целых семь лет. Почти столько же… ну, немногим меньше, чем прожил там. И – если честно признаться! – намного насыщенней. Это была страшная жизнь. Это была красивая и бешеная жизнь. Это была тяжелая жизнь.

Это была жизнь.

Оказывается, всего лишь ступенька куда-то еще.

Может ли жизнь быть ступенькой?

А те? А погибшие? Может быть, они и делали ошибки. Но – честное слово! – они были хорошими людьми. Многие из них – наверняка уж…

Все-таки – жаль.

Я улыбнулся и прочел:

– И никто – и никто не вспомянет войну.Пережито – забыто.Ворошить ни к чему…

Ну что же, Диад… Я рад, что все кончилось. Я пойду за своими. Только… Диад.

– Чего? – спросил он, как спрашивает друг, которого ты окликнул. И у меня стиснуло горло – я вдруг воочию увидел пологий зеленый откос, нас с Танькой, верхами спускающихся по нему вниз – туда, где из домика под низкой черепичной крышей, у мостика над ручьем, держа за талию рослую красавицу, вышел Диад – они стоят, смотря в нашу сторону, улыбаются и ждут нас, своих друзей, и воздух сладок и густ от запаха поспевших яблок в саду за домом…

– Диад… – я помялся. – Ты не можешь мне сказать… что там со мной?

– Могу, – пожал плечами Диад так, словно это было полной ерундой, я попросил у него подержать сумку, пока я перешнурую кед. – Смотри.

Он махнул рукой перед собой, словно протирая невидимое стекло. И я увидел – как тогда, там, где существо показывало мне берег Пурсовки.

Это было фойе какого-то большого здания – наверное, института, потому что тут оказалось полно молодежи. Около большой доски объявлений стоял молодой парень, одетый в серую тройку, с черной мужской сумкой на бедре, подтянутый и прямой. Я вгляделся – да, это был я. Это было мое лицо, даже почти не изменившееся, хотя и несомненно повзрослевшее… и моя манера держаться – не нынешняя, а тогдашняя. Я разговаривал с двумя молодыми мужчинами в черной полувоенной форме.

Потом картина исчезла.

– Что это? – быстро спросил я. Диад ответил: