Андрей Круз - Рейтар

Горцы все больше склонялись к обновленцам. Орбель это знал, но пока избегал что-то против них предпринимать. В отличие от вольных, добраться до горцев было труднее, но думаю, что рано или поздно их ждала бы такая же судьба.

— Его владетельное высочество ждет, чтобы жители гор проявили добрую волю по отношению к нему, как олицетворению новой власти и нового порядка в Валаше, а также сопредельных землях. И выдали Орбеля как доказательство этой доброй воли.

— За добро обычно платят добром, — чуть поднял бровь Хорг.

— Об этом его владетельному высочеству известно, — вежливо улыбнулся Круглый. — Поэтому он приказал мне известить вас, что если вопрос со злодеем человечества Орбелем разрешится к его удовлетворению, то ваша область, по границе гор, будет выделена в Область Племен, где никто не будет покушаться на власть вождей ваших племен. Вы же со своей стороны будете лишь обязаны гарантировать порядок на ваших дорогах и отсутствие разбоя. Никто не будет покушаться на ваши традиции.

Горцы начали переглядываться и шептаться. Предложение было щедрым, при Орбеле было хуже. Арио же продолжал:

— Ваши воины будут приниматься в войско как и раньше, но выходя в отставку, получать больше денег. Дети вождей будут приближены ко двору с сохранением статуса.

Горцы опять довольно зашептались, не понимая, какую бомбу закладывает под их уклад Вайм — дети привыкнут к праздной и роскошной жизни, а потом возглавят племена, которые покажутся им уже неотесанной деревенщиной после столичной публики. Но они этого пока не поняли.

— Если вы сможете изловить и передать нам Орбеля, — Арио уже намеренно обошел тот факт, что горцы его и прячут, — то я передам вам взамен двадцать тысяч золотом.

Огромные деньги! Даже для столиц, а горцы никогда богаты не были. Шум в комнате усилился, возбуждение в воздухе как облако висело.

— Те валашцы, что по долгу службы и клятве верности пошли за Орбелем, уже помилованы. Они вольны вернуться к своим семьям.

Арио выдержал паузу, потом добавил:

— Если они решат встать на защиту Орбеля, то я обещаю: мы узнаем имя каждого. А потом все его родственники будут раздавлены в виноградном прессе, один за другим. А род истреблен. Так сказал князь Вайм, а все знает, что слово свое он держит всегда. Если горцы тоже встанут на защиту Орбеля, его владетельное высочество объявит вам личную войну. Все сношения с горами будут считаться преступлением, каждывй горец — преступником, подлежащим смерти.

— Ты еще здесь не хозяин, — вскинулся кто-то из молодых. — И грозить тем, кто пригласил тебя в свой дом…

— Будет лучше, если я повторю это все слово в слово выйдя за порог? — прервал его Арио. — Что-то изменится? У вас есть выбор — свобода и покровитенлство самого могущественного правителя этого мира — или объявляйте его своим врагом. Тогда война. Все или ничего.

Глава 62

Нас не прогнали, а продолжали и дальше принимать как почетных гостей. Потом мы еще три дня ждали в лагере. Видно было, как время от времени группы всадников уходили в горы, такие же группы появлялись оттуда — в селе явно активно шли переговоры между племенами. Нас каждый день приглашали разделить трапезу, но мы вежлив отказывались. А хозяева не настаивали — нам пока ничего не ответили и невежливостью это не считалось.

На третий день, примерно в обеденное время, в лагерь приехал Хорг в сопровождении еще четверых очень важных, осанистых стариков, при этом все еще ловко сидевших в седлах. Кивнув, он как должное принял помощь Хрипатого, придержавшего его коня, слез с седла, затем подошел к Арио, сопровождаемый спутниками.

— Когда ты сможешь дать нам золото?

— А когда я увижу преступника?

Арио даже имя не стал произносить, чтобы лишний раз не напоминать горцам о том, что разговор все же идет о их правителе, хоть и бывшем, который теперь превращается в предмет для торга.

— Ближние Орбеля могут уйти?

— Могут. Их не будут преследовать.

Ближних у Орбеля не было — он вдовец, а его сын еще младенец, претендовать на трон он пока не может. А когда вырастет… еще и вырасти надо. Да и много облаков к тому времени проплывет над головами.

— Скажи, когда золото будет у тебя, и тогда мы приведем Орбеля, — солидно сказал Хорг. Арио просто молчал и глядел ему в глаза, и тогда вождь добавил: — В этом я клянусь Братом, Сестрой, их милостью и своим посмертием. И клятву не нарушу.

— Золото здесь, — Арио показал на свою палатку, хотя на самом деле мешки лежали в коляске. — Привозите.

По лицам молча стоявших вождей промелькнула тень досады: горцы, оказывается, были прямо рядом с кучей золота, но так его и не отняли. Не думаю, что они это даже осознанно подумали, никто не решился бы захватить золото победившего Вайма и рассчитывать с ним сохранить жизнь, но такова натура — разбойничья.

— Мы привезем его скоро, — кивнул Хорг важно, после чего добавил: — Старейшины пока останутся с вами как заложники. Никто не нападет.

Старики разом кивнули.

Обычай для горцев обычный. Клятвы клятвами, но до конца они даже друг другу не доверяют. Скорее, они друг другу даже меньше доверяют чем кому-то еще, не зря между племенами вечная вражда, но сейчас вынуждены действовать вместе.

Хорг ускакал, а я объявил сотне полную готовность. Понятное дело, что на такой позиции, которая со всех сторон простреливается, удержаться всего полусотней даже очень хороших бойцов против множества горцев мы не сможем, но не ждать же судьбы просто так? А так надежда больше на клятву Хорга.

Неужели теперь действительно всё? Месть моя завершена? Вайм изжарит Орбеля — и что дальше? Странное ощущение возникло — вроде шел, даже бежал куда-то, трудно и долго, вроде и дошел — а там ничего нет. Вообще. Чистое поле — и ничего больше, до самого горизонта. И ты пытаешься отдышаться, оглядываешься вокруг и не понимаешь, что вообще вело тебя сюда?

Месть свершилась. Почти. Но свершится. Никто не даст мне самому перерезать ему глотку. Если его отдадут — я смогу, но… так нельзя. Потому что я выполняю приказ, который принял. Я не нарушаю приказы, я или встаю в строй и подчиняюсь им, как сейчас, или не встаю. Но теперь я в строю. Да и какая разница, чья рука убьет Орбеля? Уверен, что смерть в руках палача будет страшнее стократно, чем от моей руки.

Почему не радостно? Почему я ничего не чувствую вообще? Что не так?

Повернув ладонь к себе, я разглядывал длинный белый шрам от разреза ножом. Отсюда лилась кровь на могилу моей семьи когда я произносил слова самой страшной клятвы в моей жизни. Чего я жду? Шрам засветится и подаст мне знак? Или мне какое-то знамение нужно?