Марина Колесова - В плену королевских пристрастий

— Благодарю тебя, радость моя, — Алина притянула ее к себе и поцеловала, а потом поцеловала Луизу, — девочки мои дорогие, какие же вы у меня умницы.

В это время в зал заглянула служительница и, поклонившись игуменье, тихо проговорила, — Служба чрез десять минут, матушка.

Та повернулась к Алине, — Останетесь на службу, Ваша Светлость?

— С удовольствием, матушка, — Алина поднялась, — пойдемте, мои любимые. Ты будешь петь, Мария?

— Да, матушка — в глазах Марии сверкнула гордость.

— Это замечательно. Я с удовольствием послушаю.

— Может, после службы зайдете ко мне? Поговорить бы нам, — проговорила игуменья.

— С радостью, матушка, — кивнула Алина.

После службы Алина с Кэти зашли в келью игуменьи. Закрыв дверь, та пристально посмотрела в глаза Кэти и проговорила:

— Вот что девонька, общаясь с сестрами, чтоб не смела ни слова про демона говорить. "Матушка не велела об этом говорить" и весь сказ. Поняла?

— Да, хорошо, — кивнула Кэти и потупилась.

Удовлетворенно кивнув, игуменья прошла в дальний конец кельи открыла маленькую очень толстую дверь, скрывавшую низкий темный чуланчик, и позвала ее — Иди сюда, тут на коленях постоишь, мне с твоей матерью наедине побеседовать надо.

Кэти испуганно оглянулась на Алину и, увидев, что та кивнула, покорно прошла к чуланчику, опустилась на колени и заползла туда.

Игуменья закрыла за ней дверку и улыбнулась Алине:

— Пусть постоит и смирению поучится, не повредит ей то, а мы пока чаю попьем с тобой.

— Кого держишь там, Нора?

— Келейниц нерадивых. А иногда сестер, кого не в открытую наказать хочу. Кстати, что твоя дочь о демоне, что вызвала, знает?

— Почти ничего. Видела лишь она его. Господь внял моим молитвам и показал его ей во всей красе.

— И что?

— Напугалась. Старается исправиться и ни в чем не перечить, только тянет ее придворная жизнь к себе, ой, как тянет… а я ей того позволить не могу, так как знаю, захлебнется она в этой грязи, и я не услежу…

— Да, придворная жизнь теперь явно не для нее. И все же, почему в монастырь не отдашь ее?

— Не выдержит. Озлобится и все. Вот научу ее Бога любить, тогда и о монастыре думать можно будет…

— Младшие дочери выдерживают, а эта, видите ли, не выдержит.

— Нора, девочка она не совсем обычная… Демон к ней по первому зову не просто так пришел… Чувства у нее через край, хоть внешне это и не особо видно. Привыкла она их в себе держать, но уж если прорвало, мало не покажется. В тихом омуте сама знаешь кто водится… Вот оставлю ее у тебя, а завтра ты в петле найдешь ее… Что скажешь мне тогда: не уберегла и не уследила или туда ей и дорога?

— В стену на месяц замурую, чтоб лишь голова торчала и ни в какую петлю девка не полезет.

— А если она в этой стене озлобиться настолько, что сама демона призовет, что делать будешь?

— Да я и не таких ломала, кого только не звали они поначалу…

— В отличие от тех, кого ты ломала, ее голос услышит тот, кто уже ждет ее и обязательно придет к ней. И если душу свою она добровольно ему отдаст, выполнит любое ее желание и даже возможно не одно… Если и оставлять ее в монастыре было, то только у Отца-настоятеля… Подобрал он ей наставницу такую, которая не только как ты сурова, но и не обременена обязанностями настоятельницы, так что могла ее сутки напролет контролировать, да еще и прозорлива необычайно… Только я видела, что из этого получится. Потому и не оставила ее там.

— Рискнуть решила? Доказать, что любовь и жалость лучше строгости и взыскательности? Любит видать тебя Отец-настоятель, раз разрешил над девкой такие опыты проводить. Ведь по самому краю идешь…

— Да строга я с ней, Нора, строга и взыскательна. Слежу за ней и наказываю даже за малейшую провинность, чтобы даже помыслить о непослушании не смела. Сама же видела, покорна мне дочь.

— Еще бы ей и непокорной быть после такого-то… Стало быть не поверила, что кто-то кроме тебя дочь твою к Господу привести сможет… Гордыня это, Алина, ой, гордыня…

— Может и гордыня, Нора… Но я ж не святая, чтоб и без гордыни, и лишь правильно… я обычная грешница… Каюсь, хотелось мне всегда не силой, а любовью за собой вести, вот и учит меня Господь, что не всегда то в моих силах, и разные методы должны быть в зависимости от ситуации… Нет, видимо единого рецепта на все случаи жизни… Вот я другие методы и осваиваю потихоньку. Так что ты лучше не кори, а помоги советом.

— Ой, и умна ты, Алина… Только я хотела тебя к стеночке прижать, а ты сразу раз и сама на мою сторону встала… Сил нет, умна… И с дочерьми разговаривала — любо-дорого смотреть. И не солгала вроде ничего, а голову обеим задурила…

— Ничего не задурила. Сказала лишь, что в монастыре они не потому что избавиться от них решили, как они думали все это время, а потому что любят и оградить от неприятностей пытаются. И если ты считаешь, что это неправда, скажи мне это прямо в лицо.

— Хочешь намекнуть, что действительно супруг твой от большой любви их в монастырь мой отдал, демона испугавшись?

— Он действительно их любит, вот только простить никак им не может, что из-за них ему пришлось меня королю отдать… но наверняка девочкам хороших мужей найдет и постарается, чтоб все у них было очень достойно. Кстати отправил он их сюда именно после того, как уличил Кэти в колдовстве, испугавшись, чтоб и они что-то наподобие не учинили… Так что я в самом деле не солгала, именно появлением демона все и объясняется. Я лишь не стала уточнять, отчего он появился и чего испугался их отец.

— А к Кэти он как сейчас относится?

— С трудом переносит ее присутствие, и всячески демонстрирует ей это.

— Ну и запутано все у вас, захочешь расплести, не размотаешь… У вас самих-то с ним отношения какие?

— Какие могут у нас быть с ним отношения, коли не живем мы с ним как муж и жена? Сердце друг другу рвем и все… Правда, я, после того, как мне Отче прочел проповедь хорошую, да наставления дал, стараюсь быть с ним покорной и послушной, хоть и тяжело мне это очень дается, не скрою… и он вроде смягчился и перестал изводить меня. Вот с дочерьми видеться разрешил, Катарину разрешил забрать…

— Выходит, и ты покорности тоже учишься?

— И я, Нора, учусь…

— Кто бы сказал, не поверила. С одной стороны герцогиня Алина Тодд учиться быть суровой и взыскательной, а с другой — покорной… и самое интересное, что оказывается и то и другое дается ей с величайшим трудом… — она вдруг очень ласково улыбнулась, — ты даже не представляешь как ты мне нравишься и как ты мне по душе, Алиночка… С удовольствием помогла бы тебе, только не знаю чем, раз старшенькую свою здесь оставлять не хочешь… Хочешь по подвалам ее моим повожу, чтоб еще больше ценила, что ты при себе держать согласилась?