Робин Хобб - Лесной маг

Его улыбка казалась натянутой.

— Вижу, ты полон честолюбия. Делай, что считаешь нужным, солдат. Либо никто этого не заметит, либо кто-нибудь на это пожалуется.

Он усмехнулся собственной шутке и отпустил меня.

Сержант-снабженец взял заполненный запрос, посмотрел на него и велел мне самому выбрать на складе все, что мне нужно, тогда я спросил, могу ли я воспользоваться фургоном, чтобы отвезти материалы на кладбище, он пожал плечами и повторил разрешение. Со складом вышло не лучше. Обойдя его, я наконец нашел четверых солдат, устроивших себе перекур. Трое из них исхудали от чумы. Я сомневался, что им хватило бы сил поднять молоток. Я предъявил им бумаги, и они, как и сержант, сказали, что я могу взять все необходимое. В конце концов так я и поступил. Я нашел повозку и тяжелую сбрую, которой явно давно никто не пользовался, и запряг терпеливого Утеса. Доски на складе оказались паршивыми, бочонки с гвоздями беспорядочно громоздились друг на друга. Я взял все, что мне требовалось, включая зерно, овес, мешок сена и скребницу для Утеса, и сам погрузил это в фургон. Закончив, я нашел сержанта позади склада вместе с его людьми. Я спросил у него, не хочет ли он записать, что я забрал.

— Я тебе верю, — ответил он и даже не встал посмотреть на груженый фургон.

Казалось, его силы полностью исчерпала необходимость тащиться до своего далекого и неопрятного кабинета, где он небрежно расписался на моих бумагах и швырнул их мне обратно. Я покинул склад, смутно чувствуя себя оскорбленным всей этой процедурой.

До отъезда из города я заглянул на почтовую станцию и ошеломляюще дорого заплатил за доставку письма. Затем я зашел в лазарет навестить Хитча. За ночь его состояние не изменилось. Когда я пожаловался на слабую дисциплину в Геттисе и безразличие работников склада, он лениво усмехнулся. Потом жестом велел мне наклониться поближе, словно собирался поделиться со мной какой-то тайной.

— Они вытанцевали это из нас, парень, — тихо прошептал он. — Ты ведь доехал до конца дороги?

— Да. И не вижу в этом ничего смешного, Хитч.

— Лейтенант Хитч, солдат! — отрезал он и, когда я вздрогнул, тихонько рассмеялся. — Тебе стоило увидеть, что происходит каждый раз, когда они пробуют послать в лес отряд рабочих. К концу дня половина уже не помнит собственного имени, и за неделю они едва справляются с дневной работой. Попробуй как-нибудь сам. Сходи прогуляться в лес. Ты это почувствуешь. Готов поспорить, ты это уже почувствовал. Странно уже, что тебе все еще хватает выдержки пытаться что-то сделать. — Он откинулся на подушки и прикрыл глаза. — Не сопротивляйся, Невер. Нет смысла. Трудишься ты или волынишь, платят тебе одинаково. Расслабься, солдат.

Я списал это на действие настойки опия.

— Кстати, ты не отдал мне честь, когда вошел, — напомнил он мне, когда я встал, собираясь уйти.

Я не понял, упрекает он меня или шутит. Застыв по стойке «смирно», я четко отсалютовал ему. Он слабо рассмеялся и вяло махнул рукой в ответ.

Поплотнее запахнув куртку, я вышел на продуваемую всеми ветрами улицу. Если это предвестие зимы, мне стоит срочно заняться своим гардеробом. Унылые улицы Геттиса снова потрясли меня. Взгляд постоянно наталкивался на следы запустения. Обочины улиц заросли сорняками. На фасадах зданий облупилась краска, ставни покосились. И хотя по улицам двигались пешеходы, никто никуда не спешил. Молодой солдат в рубашке, на которой темнели засохшие пятна соуса, прошел мимо меня, уткнувшись взглядом в землю. Я задумался, всегда ли так низок боевой дух на этом посту или же стоит винить в этом плохую погоду?

Единственным исключением оказалась молодая женщина в синем платье с пышными юбками. Ветер прижимал их к ее ногам, мешая идти, и нещадно трепал полы тяжелого черного плаща. Женщина отчаянно боролась с ним, прижимая к груди корзинку с покупками и не замечая моего взгляда.

— Да провались ты! — воскликнула она, когда ветер сорвал-таки с нее плащ.

Он полетел вдоль по улице, точно искалеченный черный дрозд. Женщина погналась за ним, отчаянно прыгнула и обеими ногами приземлилась на беглеца. Пока она возилась с перепачканным плащом, я вдруг узнал ее. Эпини! Ого! Моя кузина заметно повзрослела с нашей последней встречи. Мгновением позже я понял, что ошибся. Она одевалась как женщина, а если и изменилась как-то, то заметно этого не было.

Пока я глазел на нее, в меня врезался вышедший из лавки сержант.

— Не загораживай дверь! — рявкнул он, заметил на улице Эпини и бросил на меня сердитый взгляд. — Осел! Стоишь и глазеешь на женщину, вместо того чтобы ей помочь. Прочь с дороги!

Он торопливо перешел улицу, чтобы предложить Эпини помощь. Она впихнула ему в руки тяжелую корзинку, расправила плащ на ветру и ловко завернулась в него. На спине ее осталось большое грязное пятно. Я покраснел от стыда за нее — она так глупо выглядела, благодаря сержанта за помощь.

Наверное, она почувствовала мой взгляд. Они оба оглянулись на меня, и я невольно опустил голову и отвернулся. Эпини не узнала меня. Поля солдатской шляпы скрывали лицо, а мое нынешнее тело она никогда прежде не видела. Я быстро обошел фургон и уселся на козлы. Я не знал, почему избегаю Эпини.

— Я не готов, — пробормотал я. — Еще нет. Вот немного здесь освоюсь и тогда дам им о себе знать.

Я снял фургон с тормоза, тряхнул поводьями, и Утес налег на упряжь. Мне показалось, что он рад снова тащить груз за собой, а не на спине. Обратный путь занял больше времени, чем вчера. Дорога размокла от дождя, в колеях стояла вода. Позволив Утесу самому выбирать путь, я попытался разобраться в своих мыслях и чувствах от встречи с Эпини. Знакомое лицо вызвало у меня душевный подъем, но я удивился, что она — и с ней, несомненно, Спинк — уже успела здесь обосноваться. Почему-то я полагал, что переезд займет у них больше времени. Я подумал о том, как приятно будет их навестить и за совместной трапезой побеседовать о знакомых. Но тут же я одернул себя: теперь это невозможно. Кузина она мне или нет, но Эпини — супруга офицера. Спинк больше не Спинк, теперь он лейтенант Кестер. Они наверняка уже нашли друзей среди молодых офицеров, служащих в Геттисе. Мое появление лишь смутит их. Однако я знал, что они никогда не отступятся от меня, вне зависимости от моего звания или физической формы.

Но тревожило меня вовсе не их возможное отношение, а мое собственное. Смогу ли я вытянуться перед лучшим другом по стойке «смирно» и отдать ему честь, не испытывая зависти? Сумеем ли мы со Спинком объяснить Эпини, что он теперь офицер, а я всего лишь рядовой, что изрядно мешает приятельским отношениям? Нас могли ждать лишь неловкость, смущение и стыд с моей стороны. Я вдруг почувствовал страшнейшее отвращение к своему огромному телу. Оно окружало меня стеной бессмысленной плоти. Я ощущал его с каждой неровностью дороги, когда зад подскакивал на ухабах вместе с фургоном, а локти упирались в толстый валик жира, скрывавший ребра. Чувствовал в тяжести подбородка и щек. И даже в том, как сидела на моей голове солдатская шляпа — единственный символ того, что я остался сыном-солдатом.