Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

– Так это сказал Штанцлер? – переспросила Катари и вздохнула. – Что ж, у него есть повод не любить Арлетту Савиньяк, но она не так плоха, как ему кажется… Как плоха в глазах отвергнутого мужчины отвергшая его женщина. Он где-то услышал и поверил. Так ему легче.

– Почему? – Неужели эр Август был влюблен в Арлетту Савиньяк? Эр Август?!

Катарина скомкала письмо.

– Мама много рассказывала о своей юности, но лучше спроси эра Августа, почему он не женился. И почему… он так восхищается Борном. Его ответ не будет сплетней. В отличие от дневника, который мог открыть любой и в котором я рисовала жеребят и маки. Маки Эпинэ… Ты их еще увидишь, а заступаться за Эмиля не надо. Есть два брата-маршала. Идет война. Она рассудит, кто из них достойней. Она и конец Круга…

Катарина поднялась со звоном часов на башне. Пять часов пополудни. Конец аудиенции. Нет, не конец! Он еще поцелует ей руку.

Глава 10

Дорак

400 год К.С. 16-й день Весенних Ветров

Почему в вишневом Дораке половина трактирщиков малевала на вывесках всевозможных овец, ягнят и баранов, Марсель не понимал никогда. Это казалось глупым даже глубокой осенью, а уж когда цвели сады… Дорогу заметало теплой нежной метелью, по обе стороны громоздились живые бело-розовые облака, в которых самозабвенно пело, чирикало и щебетало. Сам Марсель тоже чувствовал себя полным Котиком. Хотелось безудержно крутить несуществующим хвостом, носиться кругами среди доцветающих вишен, от избытка чувства бросаясь на грудь всем хорошим людям с твердым намереньем немедленно облизать.

Наследник Валмонов был не одинок. Жизни радовались все, от ярких, как свежие желтки, одуванчиков до последней водовозной клячи. Неистовость ворвавшейся наконец в Талиг весны обостряла чувства до предела. В ущерб мыслям. Думать не хотелось совершенно, особенно о неприятном. Зачем делать то, что за тебя сделает тот же Ворон?

Герцога весна, похоже, не занимала, хотя ему и нравилось подставлять солнцу лицо. Ночные посиделки в развалинах явно пошли маршалу на пользу, а Марселю, по крайней мере, не навредили.

Виконт благополучно проспал все интересное, если оно, разумеется, было, и проснулся от зверского холода, когда лежащее на колоннах небо из черного стало темно-синим. Обошлось даже без насморка – руины и впрямь обладали целебной силой. Алва, тот вообще вышел из них самостоятельно и впредь в посторонней помощи не нуждался. Он то ехал в середине разросшегося за счет перехваченного разъезда отряда, то, передыхая, забирался в раздобытую адуанами повозку – правда, все реже. Разговаривал герцог мало, предпочитая усиленно размышлять. Ему не мешали. Адуаны – из благоговения, а Марсель не собирался портить себе настроение, по крайней мере до «Барана», где поджидали новости, немалый запас «Крови» и вытребованные еще зимой гитара и лютня. Ну а девицы в Дораке имелись свои, прехорошенькие и цветущие не хуже вишен.

Пребывавший в самом благодушном из своих расположений духа виконт труси́л рядом с Шеманталем, сочиняя в уме очередное послание в Фельп. Там, видимо, набирали цвет розы, но напоминать Франческе о данном обстоятельстве было бы слишком банально. Сады расступились, галантно пропуская веселую речку, за которой потянулись луга, но рукава виконта и гриву его коня еще долго украшали белые лепестки. «Теплым снегом минувшего счастья». Пришедшая в голову строчка потянула другую. Стихосложение завладело мыслями, но не настолько, чтобы не услышать стук копыт. Кто-то, пока невидимый, гнал навстречу коня. Галопом. Конечно, он мог делать это от избытка весенних чувств… Рука виконта сама метнулась к ольстрам, губы, тоже сами, успели прошептать «конь тревоги летит средь цветущих дерев«. На белую от солнца дорогу легли настороженные тени. Адуаны изготовились к встрече не хуже Марселя.

Из скрывавших поворот высоких кустов вынырнул всадник. Увидев кавалькаду, он резко осадил лошадь, поднес руку к глазам и двинулся вперед уже рысью.

– Базиль, – удовлетворенно произнес Шеманталь. Валме в порядке исключения промолчал. Там, откуда возвращался Базиль, все должно быть в порядке. Все? С убившего Фердинанда разговора минуло двадцать три дня. Если на шестнадцатый день в Валмоне что-то провалилось, самое время узнать…

Марсель поправил шляпу, под копыта упала пара вишенных снежинок. Базиль был уже близко. Он искал кого-то глазами. Не Марселя и не Шеманталя, значит, маршала. Похоже, это всего-навсего война, мориски разнесли еще что-нибудь… Да хоть всю Гайифу с Агарией в придачу!

– Где он? – с ходу выпалил Базиль. – Так что тут… там такое!.. Как бы завертать не пришлось!

– Ну и завернем, – успокоил Марсель, – а куда? В Паону?

– Назад… Так что не знаю, как докласть… Конец Таракану! Навернулся с коня. С монсеньорова… Прокатиться, вишь, решил, зараза! И кошки б с ним, только коня подстрелили… Насмерть. Не знаю я, как про такое докладать. Ну почему «хорошо» без «плохо» в кусты и то не бегает?!

– Таков закон мироздания, – пробормотал язык Марселя. – Докладывай мне. Я сам расскажу. Должность у меня такая…

– Вы решили спасать мою душу? – кривовато усмехнулся Эпинэ. – Неблагодарное занятие, да и поздно уже.

– Если верить Эсператии, опоздать со спасением нельзя, – строго заметил Левий. – Мой друг Оноре придерживался того же мнения, но я был скорее согласен с его святейшеством. Разумеется, я об Адриане. Спасать душу нужно до некоего предела, потом следует спасать мир от не спасенных по тем или иным причинам душ. Если надо, применяя не одобряемые святыми методы и беря грех уже на собственную душу. И грех этот – уже не твое дело, но Создателя. Придет время – ответишь перед ним, а пока не пришло, оставь себя в покое. Я вас удивил?

– Вы мне напомнили маршала Алву. Он изъясняется похоже.

– И угоден Создателю. Так, по крайней мере, утверждал Оноре. Давайте оставим Ворона, где бы он ни летал, и займемся вами. Учтите, я не собираюсь вам проповедовать, я собираюсь вас напоить. И объяснить кое-что, чего вы не замечали по причине чистоты душевной. Нам следует поговорить о делах текущих, но сперва вам надо прийти в себя, а вы в себя не придете, пока не поймете, что невиновны. Не перед Талигом – тут вы четырежды искупите все, что натворили, – перед Альдо Раканом.

И – чтобы между нами была ясность. Я спасаю не вашу душу, а бренную плоть и презренную материю. То есть Олларию и тех, кто в ней оказался, в том числе и себя. Для этого среди всего прочего нужен герцог Эпинэ, причем спокойный, а не стенающий призрак. Сказать, о чем вы думаете, когда не гоняете гарнизон и не возитесь с бумагами?

– Скажите.

– А вы пейте! Это, если вы помните, ореховая настойка. Принцесса Матильда ее одобрила, а у нее отменный вкус во всем, кроме замужества. Пейте!