Альфа-особь - Андрей Викторович Стрелок
Повалившегося в обморок парня уложили на переносные носилки, двое коллег, оттащили его ближе к конвертоплану. Остальные постепенно приходили в себя, но на их лицах смешались растерянность, любопытство и ужас.
— Этого… — начал кто-то на английском, голос его дрожал, но он пытался сохранить деловой тон. — Этого не может быть. Это… нарушение всех известных нам принципов синтетической биологии. Такую интеграцию генома… невозможно провести без миллионов проб и ошибок!
Дружок вскинул голову и фыркнул.
— Ну, значит, биоконструктор умнее ваших принципов. Я только даю задачу. А он решает.
Вадим шагнул вперёд, оглядел гостей и холодно добавил:
— Вы видите то, о чём даже ваши Основатели только мечтали. Мы не строим лабораторий десятилетиями. Улей сам корректирует ошибки. Нам нужны лишь идеи и направление.
Женщина из группы ученых не сводила глаз с единорога.
— Но зачем? — спросила она тихо, будто боялась потревожить атмосферу. — Это… это же просто миф. Сказка. Почему не ограничиться практичными формами? Солдатами, зверями для войны?
— Потому что можно, — просто сказал Дружок. — И потому что мне было весело. А ещё чтобы проверить, на что способен инструмент. Улей не ломается, если его нагрузить чем-то необычным. Он учится.
Минотавр, словно подтверждая слова создателя, вдруг громко заревел, и от этого звука несколько учёных вздрогнули, охрана рефлекторно вскинула потянулся оружию. Единорог, наоборот, тихо фыркнул, качнув головой, и ударил копытом о землю. Вадим едва заметно улыбнулся:
— Зато теперь вы точно уверены, что мои подопечные — не дикари. Мы умеем думать. Умеем играть. И умеем использовать улей так, как ваши алгоритмы ещё не просчитали.
— Но ведь это… значит, вы можете создавать абсолютно любые морфотипы. Любые организмы. Даже… людей.
— Нельзя, — мотнул головой Вадим. Он не собирался раскрывать всех козырей. — Получаются какие-то монстры, биоконструктор не видит в человеческой форме перспектив и оптимизирует по-своему, как бы мы его ни уговаривали.
Учёные переглянулись, и в их глазах впервые промелькнуло не только изумление, но и тревога. Потому что где-то глубоко внутри они понимали: здесь, в городе, окружённом ордами заражённых, человечество впервые столкнулось с силой, которая в самом прямом смысле творит новую биологическую реальность. И всё это в руках людей, которых их собственный ИИ списал бы в категорию ''опасных аномалий''.
Первым осмелился заговорить тот самый ''англичанин''.
— Хорошо. Допустим, я соглашусь, что это… возможно. Но тогда у меня один вопрос. Где пределы? Любая система ограничена метаболизмом, ресурсами, законами физики, в конце концов. Вы можете создавать всё, что угодно?
Дружок фыркнул и почесал себе висок, будто вопрос был глупым:
— Биоконструктор сам регулирует. Если запрос слишком нелепый или опасный, он не запускает процесс. Я пробовал сделать... -он замялся и ухмыльнулся. — Ну, скажем так, химеру из десятка видов сразу, улей просто отказался.
Учёные оживились, засыпав его уточняющими вопросами:
— Значит, есть встроенные барьеры?
— Автоматическая фильтрация запросов?
— Механизм негативной обратной связи?
— Ага, — кивнул Дружок. — Он как будто говорит: ''Ты дурак, это не получится'', и всё, но если идея реалистичная, работает.
Вадим вмешался, его голос звучал твёрдо, почти холодно:
— Это не игрушка. Я слежу за тем, чтобы подобные эксперименты оставались под контролем. Дружок может позволить себе немного фантазии — собаки, минотавр, единорог. Но стратегически важные вещи решаю я.
Женщина из группы ученых заговорила:
— А как вы гарантируете безопасность? Эти существа — потенциальная угроза. Их физиология нестабильна, их психика… вы ведь не знаете, как она работает.
Дружок фыркнул громко, почти презрительно:
— Да всё я знаю. Они слушаются. Я задаю параметры характера. Хочешь, минотавр будет добрым? Будет. Хочешь свирепого? Будет. Главное, правильно попросить.
Учёные переглянулись, кто-то начал торопливо записывать в планшет. Вадим же усмехнулся уголком губ и добавил:
— Улей куда надёжнее ваших алгоритмов. Он сам проверяет устойчивость конструкции. Вы не понимаете главного: здесь нет миллионов неудачных прототипов, нет бесконечных ошибок. Хронофаг — живая экосистема, она сама ищет оптимум.
— Господи… Вы понимаете, что это делает вас не просто угрозой, а альтернативой самой цивилизации? Если у вас есть инструмент, который обходит традиционную науку...
— Мы не альтернатива, — перебил его Вадим. — Мы — будущее и если ваш ИИ проявит благоразумие, будущее станет общим.
* * *
Под горой Ямантау, о которой в прежние годы ходило много слухов, действительно находился целый подземный город. От вируса, зараженных и прочих незваных гостей его надежно защищали тяжёлые гермодвери. За ними тянулась сеть тоннелей, помещений, разделенных на функциональные уровни. В самом низу находился реакторный блок, где инженеры контролировали тонкие ритмы нейтронов и давления, обеспечивая тепло и свет. Выше располагались продовольственные хранилища и резервные склады с технологическим оборудованием, запчастями. Здесь же — гидропонные сады с зеленью под лампами полного спектра, шум увлажнителей и тихое шелестение листьев. Эти сады не только кормили, они позволяли обитателям хоть немного ощутить запах живой природы и не сойти с ума от изоляции.
Жилые отсеки размещали семьи военных, ученых и обслуживающего персонала. Бараки были тёплыми, но в них не было уюта старого мира: детские рисунки на стенах, фотографии в рамках, импровизированные уголки с игрушками выглядели на фоне толстых бетонных перекрытий как крошечные островки былой жизни. Всего здесь порядка двадцати тысяч человек: отдельных людей и семей, профессий и судеб, связанных общим распорядком и бесконечными вахтами у генераторов.
Отдельный сектор занимали лаборатории: герметичные боксы, камеры секвенирования, морозильники с промаркированными образцами, роботы-манипуляторы и ряды экранов, где мелькали последовательности нуклеотидов, графики реакций, цветные пики. Именно здесь учёные Ямантау пытались понять Хронофаг, искали блокаторы, конструировали адаптивные вакцины, считали вероятность мутаций.
Связь с внешним миром поддерживали по шифрованным каналам и тем, что уцелело из спутниковых каналов, но большая часть входящих донесений — оперативные сводки, перехваты и отчёты разведки разбиралась внутри аналитическим корпусом с усталыми глазами, заменявшим собою разрушенные сети внешних институтов.
Жизнь в Ямантау шла по кругу: завтрак, смена поста, обед, работа до поздней ночи. В этом пространстве государство превратилось в убежище, сохранившее структуру власти, но изменившее её суть.
Николай Казаков сидел в своём рабочем кабинете, небольшой, но удобной комнате с огромным проекционным экраном, сегодня на нем красовался вид морского побережья.
На столе стоит фарфоровая чашка с чёрным чаем и погнутая ложка, настольная лампа отбрасывала ровный круг света, старые фотографии на стене напоминали о прежних обязанностях и о том, кем он был раньше. Теперь же он ощущал
