Альфа-особь - Андрей Викторович Стрелок
— Дистанционно выключить? — повторил Вадим. — Ты серьёзно хочешь иметь рычаг, который превращает человека в безвольную марионетку?
Исаев пожал плечами, в голосе его слышалась наука больше, чем этика:
— Это крайняя мера. Нужна как гарант безопасности. Без неё инфильтрация — самоубийство. Но должны быть и ограничители: смертельные дозы ядов, выбрасываемые при эндогенных реакциях, или ''тормозящие'' протоколы, активирующиеся только в случае явной компрометации. Мы также внедряем многослойную верификацию, когда агент сам по набору поведенческих маркеров доказывает, что он отвечает нашей матрице. Только потом мы даём доступ к действительно чувствительным данным.
Вадим задумчиво почесал подбородок. Он видел здесь большие возможности и большие угрозы.
— А как насчёт лояльности? — спросил он. — Нижинский сказал, что он верен мне, потому что я дал ему жизнь. Это искреннее чувство? Или улей прописал нам нужную легенду?
— Смесь, — ответил Исаев. — Человеческая психика пластична. Улей создаёт ''фоновую правду'', которую агент воспринимает как опыт. К этому добавляются биохимические маркеры привязанности — нейромедиаторы, гормоны привязанности, усиленные в нужные моменты. Часть лояльности — физиологическая, часть — ментальная. Поэтому мы должны поддерживать контакт, подтверждать ценности, которые мы привили. Без подкрепления память и убеждения могут раствориться или модифицироваться.
— А если один из ''кротов'' осознанно решит предать нас? Что тогда?
— Агент работает ограниченный срок, даёт данные, потом его меняют. Мы создаём пул агентов и перекрываем риски постоянного влияния одного субъекта. И, конечно, у нас должен быть протокол ''чистки'': если компрометация неизбежна, агент может быть изъят или устранен.
Вадим встал, походил по комнате, ощущение решения разрасталось в нём:
— Значит, план такой: масштабируем инфильтрацию, но делаем это аккуратно, небольшими партиями, с ротацией и контролем. Используем Нижинского как шаблон, улучшаем процедуру, но не даём ни одному инфильтратору слишком большой автономии.
Исаев кивнул, и его голос стал собранно-оптимистичным:
— Да. И ещё: нам нужно протестировать несколько вариантов обратной инженерии — сценариев, при которых копия сознательно отказывается от предопределённой лояльности и как мы это распознаём. Чем лучше мы распознаём сдвиги в мотивации, тем быстрее нейтрализуем угрозу.
— Сколько нужно времени на подготовку следующей партии клонов? — сухо поинтересовалась Вадим.
— Двое суток на выращивание прототипов. Неделя на испытания, тесты, но учти: чем выше качество легенд и сетей личности, тем лучше шансы на успех. Улей поможет. Но мы те, кто решает, куда направить его руку.
Вадим кивнул. Они уже знали: война с ИИ и с Основателями — это не только пушки и танки. Это война за умы, за алгоритмы, за скользкие границы между правдой и подделкой. И теперь у них было ещё одно, дерзкое оружие — люди, которые выглядели как люди, помнили как люди, но внутри которых горел код, способный повернуть судьбу целых отрядов.
* * *
На площади воздух раскололся низким рокотом винтов, сотрясающим пол с каждой секундой сильнее. Сначала казалось, будто на город обрушивается гроза, гул в небе усиливался, в оконных рамах дребезжали стекла. Но затем из-за крыш вынырнул массивный чёрный корпус конвертоплана. Машина с глухим ревом зависла над площадью, потоки воздуха подняли в воздух пыль и мусор.
Заражённые, кучковавшиеся неподалёку, разом попятились, будто почуяли что-то чуждое. Даже зомби, привычные к чему угодно, недовольно заворчали, но Вадим одним импульсом успокоил орду. Настя, стоявшая чуть в стороне, прикрыла лицо рукой от поднятой пыли.
Конвертоплан опустился медленно, тяжело, будто ему было больно касаться земли. Его шасси коснулись асфальта, винты ещё несколько секунд выли, пока не стихли, и на площадь опустилась густая тишина.
Боковая дверца распахнулась, наружу вышли посыпала троица вооруженных людей в костюмах биозащиты, за ними еще четверо, они несли контейнеры и ящики в руках. Не солдаты, учёные.
И тут взгляд каждого из них скользнул на фигуру, стоящую рядом с Вадимом.
Суперпрыгун, стоя на четвереньках, возвышался над людьми на целый метр, четыре глаза с интересом изучали прибывших Основателей.
Но главное было не в облике, а в том, что он не бросился на людей. Он стоял и глядел на учёных с выражением почти человеческого любопытства.
Первым не выдержал один из прибывших.
— Господи... -пробормотал он по-английски. — Это... это же тот сверхпрыгун-альфа?
Дружок повернул к нему голову и неожиданно заговорил.
— Не ''это''. А ''он''. И имя у ''него'' есть, — сказал суперпрыгун на правильном русском, немного грубым, но чётким голосом. — Дружок.
Ученые оцепенели. Несколько человек переглянулись, будто в их глазах рушились все учебники, на которых держалась их наука.
— Мы думали... -начал другой, худощавый, с немецким акцентом. — Что альфы… дикари. Агрессия, простейшие инстинкты, ничего более.
— Думали неверно, — спокойно вмешался Вадим. — Перед вами мой соратник. И, кстати, куда умнее многих людей.
Дружок довольно фыркнул, не скрывая удовольствия.
— Я умею читать, умею считать, — продолжил он, словно специально, чтобы добить эффект. — И да, умею разговаривать. Мы сейчас обсуждаем с Исаевым, можно ли объединить гены птиц и летучих мышей для повышения качества воздушных разведчиков.
Ученые вытаращились на него, будто на оживший кошмар из генетического сна. Один так резко шагнул назад, что едва не упал.
— Это… — начал кто-то дрожащим голосом. — Это разом опровергает всё, что мы знали о Хронофаге...
И тут Дружок ухмыльнулся, сверкнув клыками.
— Хотите, покажу вам ещё кое-что?
Он сделал знак Вадиму, и тот, слегка усмехнувшись, кивнул. Суперпрыгун развернулся и повёл группу в сторону, где за баррикадой стоял его личный ''зоопарк''. Первым из-за уголка показался силуэт, от которого учёные разом остановились. Минотавр.
Трёхметровая туша, мускулистая, с головой быка, мощными рогами и копытами вместо ног. Он фыркнул и недовольно перемялся с ноги на ногу.
Рядом стоял единорог. Да, именно единорог — вытянутая морда, белая лоснящаяся шерсть, на лбу закручивался длинный костяной рог, в красноватых глазах мерцал какой-то странный разум.
— Я их сам вырастил, — с гордостью сказал Дружок. — Хотелось попробовать. Много фильмов насмотрелся. С минотавром было трудно — гены копытных плохо сочетались с человеческими, биоконструктор раз двадцать отказывался работать. Но я упёрся. Получилось.
Учёные молчали. Один просто сел прямо на асфальт, не сводя глаз с чудовищ. Другой, молодой парень, открыл рот, что-то пробормотал в респиратор, а потом... рухнул в обморок.
— Н-ну… — тихо сказал Вадим, сдерживая смех. — Видимо, впечатление произвели.
— Я же говорил, — радостно фыркнул Дружок. — Люди любят сказки. Вот я им их и сделал.
А площадь наполнилась неловким молчанием, в котором даже самые стойкие учёные впервые за долгое время почувствовали себя маленькими детьми перед чем-то совершенно непостижимым.
Ветер гонял
