Юлия Латaынина - Сто полей

Даттам, однако, узнал симптомы отравления эфиром, и сказал:

– Погодите. Этот человек в таком состоянии, что вряд ли он мог за последние сутки кого-то убить… и во всем этом деле слишком много неясностей. Как Марбод и Эльсил попали сюда, в подземный храм? Мы – по пути, а они как?

Даттам велел нести Ванвейлена в королевский замок, в свои покои: он опять перебрался в место, с его точки зрения, наиболее безопасное и наиболее близкое к центру событий. Спешно послал за Сайласом Бредшо.

Положение еще больше запуталось, когда в храме Виноградного Лу нашли Неревена.

Даттам ходил из угла в угол около постели Ванвейлена. Над постелью висел огромный ковер из голубых и розовых полос.

Ванвейлен спал. Что-то он скажет?

Даттам подошел к окну и отогнул занавеску.

В замковый двор въезжал советник Арфарра. Перед конем стелили дорожку из цветных квадратов, пели мальчики, люди были расставлены в надлежащем порядке, как фигурки для «ста полей». На Арфарре был длинный бирюзовый плащ, затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток и листьев. Из-под плаща едва выглядывал зеленый монашеский паллий. На поясе у Арфарры висела круглая яшмовая печать. Такие плащи полагалось носить отправленным в провинцию чрезвычайным посланцам государя Великого Света.

Даттам обернулся от окна и увидел, что глаза Ванвейлена открыты, хотя и безумны.

Даттам поговорил с Ванвейленом полчаса, велел своим людям не пускать в покои даже муху, не только Арфарру, и спустился вниз.

Церемония встречи только что закончилась. Даттам вдруг со злорадством сообразил, что никто не осмелился нарушать заведенного чина и сообщать дурные вести: и жертву боги не примут, и советник Арфарра обидится за традицию.

Даттам подождал, пока советник распутает последний из церемониальных узлов, увлек его в сторону и сказал:

– Если вам еще не сообщили: в храме Виноградного Лу лежит Неревен, и в спине у него – кинжал Белого Эльсила. Если хотите, можете вытащить. Далее: Неревен перед смертью рассказал Кукушонку все о вас, об экзархе, о засаде в Золотой Горе, и даже о том, что вы его тоже велели убить. Далее: советник Ванвейлен жив, а Хаммар Кобчик подох, и хотя Ванвейлен изрядно надышался эфира – Кукушонок его спас, потому что Кукушонку очень понравился рассказ Неревена о последнем разговоре между вами и Ванвейленом.

Даттам развел руками и сказал:

– Это, собственно, все.

И это действительно было все, что Ванвейлен рассказал Даттаму.

– Из этого следует, – продолжал Даттам, что вы через два дня вернетесь в империю, а вот дамба ваша останется на месте.

И поскакал со двора.

Даттам ехал Мертвым городом. Но Мертвый город был теперь ложным именем – весь застроен домиками и усадьбами, а в промежутках – палатки, землянки, котлы.

Даттам ехал и думал, что хорошая повивальная бабка может принять роды и у мертвеца. Шодом Опоссум, Киссур Ятун – тоже вполне нормальные люди.

В замке стоял стон и крик, и еще точили оружие. Киссур Ятун встретил Даттама с плачем, провел его к столам, составленным посреди двора. Мертвый Марбод Белый Кречет был по-прежнему дьявольски красив. Эльда-горожанка, овдовевшая второй раз за два месяца, сидела у окна в той же нарядной юбке, и никто не осмеливался велеть ей переодеться.

– Она думает, что он еще оживет, – шепнул Киссур Ятун.

– Я тоже так думаю, – сказал Даттам.

– Вы были правы, – сказал Киссур Ятун, – удержав меня от того, чтобы убить Ванвейлена. Обвинитель Ойвен предложил прекрасную идею: судить убийц публично, его и Арфарру. Против империи надо бороться ее собственным оружием!

Даттам внимательно оглядел Киссур Ятуна и сухо сказал:

– Друг мой! Вас кто-то обманул. В империи не бывает публичных судов, – только публичные казни.

– Ну все равно! Клайд Ванвейлен еще не очнулся?

Даттам, однако, не расслышал последнего вопроса и спросил:

– А где обвинитель Ойвен?

Обвинитель Ойвен говорил в серединной зале, и Даттам долго и внимательно слушал его из-за колонны.

Киссур Ятун стоял рядом и глядел, нет ли каких упущений в убранстве: челядь крепила красные траурные ленты к рукоятям мечей, развешанных по стенам, раскрывала окна, чтоб духи ходили свободно.

– А что это, – спросил Даттам минут через двадцать – «делопроизводитель»?

Киссур Ятун молчал озадаченно, потом сказал:

– Ну, писец, секретарь… Как это вы не знаете? Брат мой был прав, надо поделиться властью с горожанами, пусть действительно, помогают.

Даттам послушал и спросил опять:

– А что, говорят, ходили к Золотому Государю и тот напророчил городу гибель, если будет рыпаться. Обвинитель Ойвен не боится гнева богов?

Киссур Ятун обиделся даже:

– Если, – сказал он, – бог и разгневается, то из-за лиц более достойных, чем судейский крючок.

Даттам страшно осклабился в полутьме и сказал:

– Да. Я всегда думал: если за что кара божья и падет на эти места, – так это за вашу бесовскую гордость. И это будет ужасно смешно, если боги покарают вас за обвинителя Ойвена.

Даттам попрощался с мертвецом и уехал, пообещав известить немедленно, если проснется Ванвейлен.

Уже вечерело. По всему Мертвому городу зажигались костры, пели, варили ужин. Особенно много костров было в удобном старом русле. Даттам ехал, не торопясь и спокойно дыша.

– Вы что-то выяснили? – спросил его монах-спутник, отец Адрамет.

– Да, – рассмеялся Даттам, – я выяснил, что мне больше всего не нравится в замысле Кукушонка.

Вечером во дворец явилась делегация граждан Ламассы. Возглавлял делегацию обвинитель Ойвен.

Обвинитель Ойвен был, в целом, счастлив. Он был верным учеником Арфарры и всегда знал, что интересы богатых и бедных в городе противоположны. Теперь он, однако, обнаружил, что они могут быть объединены в благородном деле защиты независимости, и, что еще важнее, объединить эти интересы должен он, Ойвен.

Он не мог простить ни советнику Арфарре, ни советнику Ванвейлену двух вещей: того, что это Ванвейлен, а не Ойвен выступал от городского сословия; и того, что советник Арфарра запретил ему иметь собственную охрану. Что приказ исходил от Арфарры, а не от Ванвейлена, – в этом гражданин обвинитель ни мгновения не сомневался.

Теперь у Ойвена была собственная охрана. Он думал о том, что, если бы Даттам вздумал бить его по щекам сейчас – нашлось бы кому заступиться.

Услышав о случившемся в Золотой Горе, Ойвен позвал к себе сыщика Доня и сказал тому, что, если хоть одна балка в городском доме советника через три часа будет цела – пусть Донь пеняет на себя. Услышал о разграблении дома и окончательно уверился, что Ванвейлен заманил Марбода Кукушонка в ловушку, потому что мнение народное не может ошибаться. Его, однако, чрезвычайно раздражала косность, с которой народ пытался отрицать участие Арфарры в этом деле.