Карина Дёмина - Владетель Ниффльхейма

Нагльфар хрипел. Он шел ко дну, захлебываясь горечью морской, но еще дышал, палил, и жаждал боя.

Пусть будет бой.

С зелеными глазами, что будто камни дальних недоступных стран. С нежнейшими руками, которые река лизала, словно верный пес. С ее губами — сладкое дыханье дурманит разум…

Плачет Грим.

Про первый шаг на отмели, про камни, что приносил со дна, раскладывая дивными узорами лишь для нее одной.

Про первый вздох, про голос дивный, которому внимал, как внемлет берег птичьим стаям.

Про первый поцелуй, последним ставший…

И скрипка захлебнулась плачем.

— Играй! — потребовал Нагльфар, распятый сотней тысяч копий. И тени, взгромоздившись на борта, живьем глодали плоть. — Играй же!

Горели волосы. Малейшее движение рождало боль.

— Играй…

— Ты слышишь? — Грим спросил у неба. — Ты слышишь меня?!

И небо отозвалось. Оно вздохнуло, и серые створки туч распахнулись. Полыхнула и погасла жемчужина солнца. А хребет мира все же не выдержал, хрустнул и разлетелся на разноцветные осколки. Они же устремились к морю, к теням и кораблям, укрывая всё и вся радужным одеялом.

А Грим играл. Потом его не стало.

Они успели дойти до лестницы прежде, чем мир начал рушиться. И Юлька, ступив на крутые ступени, вытесанные из прозрачного камня, остановилась.

Она глядела в небо до боли в шее, в плечах, и не могла наглядеться. Тучи вспыхивали алым, зеленым, синим, всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками сразу. И осколки разноцветной мозаики летели вниз.

Кто-то радугу взорвал…

— Нам пора, — сказала кошка и потерлась о Юлькину ногу. — Нам действительно пора.

И они побежали.

Ступени карабкались выше и выше, становились у?же и у?же. И не ступеньки вовсе — детали старого конструктора, вросшие в камень, разбросанные кое-как в подобии лестницы.

Юлька задыхалась, и ноги ныли, но она заставляла себя бежать и не слушать рыдающее небо. Обидно ему лишаться радуги…

Лестница закончилась, и не осталось ничего, кроме скалы, узкого длинного языка, выдававшегося в море. Но гранита не хватало, и он сменялся темным старым льдом. Две глыбины срастались в поцелуе.

— Хельхейм, — произнес Джек, обозначив очевидное.

Он встал у границы моста и стоял, разглядывая будущее владение. Копье его, вытянувшееся, сделавшееся тонким, упиралось в камень. Положив руки на острие, Джек тарабанил по нему пальцами, и все глядел, глядел… Юлька хоть отдышалась.

И только отдышавшись, она увидела именно то, что видел он: Хельхейм.

Она представляла себе это место по-всякому. То грубым древним замком, то дворцом с частоколом тонких башен, то вовсе зданием скучным, напоминающим то, в котором расположилась городская мэрия.

Но Хельхейм не был домом. Он был айсбергом.

Глава 7. О пользе памяти

Лед перешептывался. Он ломался изнутри, сдвигал куски, мешая, переворачивая бело-синие кристаллы и вновь сращивая. Он вздыхал, плакал, раздираемый трещинами, и снова вздыхал, касаясь волн, на которых возлежали старые, широкие льдины.

Словно сброшенная шкура.

Лед ждал Джека.

— Ты здесь? Ты здесь… ты здесь…

— Я здесь, — хотелось ответить, но Джек сжал губы и ступил на мост.

И с каждым шагом становилось холоднее.

— Я здесь, — не выдержал Джек, добравшись до льда. На мосту он был непрозрачным и напоминал странный слоеный камень, в котором белое боролось с серым. И чем дальше, тем больше становилось белизны.

— Я здесь!

Джек крикнул и разом осип, глотнув воздуха, жесткого, полного острых снежинок, которые рассекли горло, обеззвучив.

Но ведь Джек здесь! Он добрался до ледяных ступеней, которые вели к темному пятну прохода. И по ступеням поднялся, уже не задумываясь над тем, что творит.

Он нырнул в синюю червоточину лаза, которая мгновенно заросла инеем.

Колотилось сердце. Бешено. Быстро. Лишая способности думать о чем-то, кроме дробного эха пульса, что раздавалось в ушах.

Джек шел. По синему коридору с невообразимо высоким потолком, с прозрачными стенами, сквозь которые проникал свет, преломленный льдом, вымороженный, жесткий и как ничто иное подходящий к этому месту. Дыхание вырывалось изо рта мерцающими облаками, которые тут же осыпались под ноги, и Джеку приходилось наступать на инеистые пятна. Хрустело.

И хруст эхом разносился по коридору, становясь громким, почти таким же громким, как собственное сердце Джека.

Но коридор закончился, и звуки стихли. Они терялись в громадине зала с хрустальными стенами. На них висели люди. Причудливый танец гротескных фигур, где рука касается ноги, а нога опирается на чью-то ладонь, вывернутую, выставленную в неестественном движении. Некоторые из них вовсе вросли в лед, сделавшись почти такими же прозрачными, иные же лишь слегка касались стен, прилепляясь к ним пятками, локтями, затылками. И снег спешил рисовать узоры на мерзлых волосах.

— Неуютное место, не правда ли? — спросили Джека, и он сумел отвести взгляд от искаженного криком лица. — Но по-своему красивое.

В центре зала стояла гора, невысокая, метров в пять-шесть, но увенчанная островерхой короной. У подножия горы, перекрывая путь наверх, сидел человек.

Он сидел на трупе лошади, уже успевшем окоченеть и обындеветь, пусть даже сквозь снег и прорывалась чернота шкуры. Растрескавшиеся копыта стали прозрачны, равно как и сбруя, и лошадь казалась почти свободной.

Человек ей мешал.

Джек узнал его сразу: крупный нос, узкие губы, которые резали слова, и белые косы. Бубен на коленях, перевернутый ободом вверх.

— Что ты тут делаешь? — спросил Джек и поднял копье так, чтобы человек его видел. И тот кивком показал: видит.

— Тебя жду.

— Зачем?

Человек поднялся и сделал шаг. Ботинки его громко скрипели, но чудилось — скрипят кости человека.

— Не подходи!

— Иначе ты меня ударишь? — Варг склонил голову к плечу и потер шею. — Ты как-то слишком уж агрессивен. Бросаться на все, что у тебя вызывает страх — не самая удачная стратегия.

— Я тебя не боюсь!

— Неужели? Ты лжешь Джек. А в этом месте не принято лгать. Оглянись. Все эти люди думали, что раз уж они пришли сюда, то непременно займут трон Хель. И станут владеть Ниффльхеймом.

— А на самом деле?

Нельзя верить Варгу.

Почему?

Потому что нельзя.

— На самом деле они садились и умирали. Но не сразу. И не до конца, — Варг оказался рядом. От него несло по?том и тиной, еще морем с его йодистым гниловатым душком. И городскими дымами. — Хочешь узнать, насколько хватит тебя, Джек? Сто лет? Двести? Триста? Твоя душа накормит Хвергельмир, а он вернет тепло в потоки, которые оживят Ниффльхейм. Знаешь, что особенно интересно? Числа. Двенадцать потоков. Двенадцать пар нервов, которые выходят отсюда…