Конан-варвар. Час Дракона - Роберт Ирвин Говард
Но Конан покачал головой:
— Я думаю о другом.
Вспыльчивый Ольгерд раздраженно свел брови:
— Как это — он думает о другом? Войско мое, и думаю здесь — я!
— Здесь достаточно народу для моей цели, — продолжал Конан. — У меня, знаешь ли, должок не оплачен, и я устал ждать.
— Вот как!.. — нахмурился было Ольгерд, но потом, отпив еще вина, усмехнулся: — Стало быть, тебе тот крест покоя не дает? Люблю, право, таких, кто способен от души ненавидеть… Впрочем, месть подождет.
— Ты говорил когда-то, что поможешь мне взять Хауран, — сказал Конан.
— Да, говорил, — кивнул Ольгерд, — но то было прежде, чем я осмыслил все возможности, которые открывает наше нынешнее могущество. Я думал о том, как славно когда-нибудь обобрать этот город… Однако теперь, когда перед нами будущее, я не хочу тратить силы без толку и выгоды. Хауран — слишком крепкий орешек, сейчас трудновато его разгрызть. Вот через годик…
— Через неделю, — ответил Конан, и определенность, прозвучавшая в его голосе, заставила козака вздрогнуть.
— Послушай-ка, — сказал Ольгерд. — Даже если бы я пошел у тебя на поводу и решил ради глупой прихоти пожертвовать войском — неужели ты полагаешь, будто эти пустынные волки действительно сумеют осадить и взять укрепленный город вроде Хаурана?..
— Осады не будет, — проговорил киммериец. — Я знаю, как выманить Констанция за ворота.
— Ну выманишь ты его, и что дальше? — воскликнул Ольгерд, сопроводив свою вспышку проклятием. — Нам и в перестрелке-то не устоять, потому что ассуры закованы в отличную броню, а о рукопашной я уж вовсе молчу! Их сомкнутый строй взрежет и рассеет наше войско, точно ветер мякину!
— Если три тысячи отчаянных конников-хайборийцев составят бронированный клин — а этому приему я способен их обучить, — подобного не произойдет.
— Может, объяснишь мне, где это ты возьмешь аж три тысячи хайборийцев? — язвительно осведомился Ольгерд. — Или ты собираешься наколдовать их прямо из воздуха?
— У меня они уже есть, — ответил Конан невозмутимо. — Три тысячи хауранцев, жаждущих боя, стоят лагерем у оазиса Акрель и ждут лишь моего слова.
Ольгерд оскалился, точно потревоженный волк.
— Что?..
— Что слышал. Люди, бежавшие от гнета Констанция. Они скитались в пустынях восточнее города. Жизнь изгоев сделала их поджарыми и свирепыми, они отчаянны и кровожадны, точно тигры, попробовавшие человечины. Каждый из них живьем сожрет троих толстопузых наемников, за это я поручусь. Тяготы и обиды, знаешь ли, выковывают людей, сообщая телам и сердцам железную крепость… Множеству мелких шаек требовался только вожак, способный объединить их. Я послал к ним всадников, и они мне поверили. Они собрались у оазиса и теперь ждут, чтобы я ими распорядился.
В глазах Ольгерда начали разгораться нехорошие огоньки, рука потянулась к поясу с ножнами.
— И ты проделал все это, — проговорил он медленно, — даже не ставя меня в известность?
— Они, — сказал Конан, — хотели видеть своим вожаком меня, а не тебя.
— Чего же ты наобещал этим бездомным, раз они готовы броситься за тобой в огонь? — спросил Ольгерд, и в его голосе зазвучали опасные нотки.
— Я сказал им, что волки пустыни помогут им уничтожить Констанция и вернуть Хауран тем, кто жил в нем от века.
— Недоумок! — прошипел Ольгерд. — Ты считаешь себя вождем главнее меня?
Теперь двое мужчин стояли друг против друга, разделенные лишь изящным эбеновым столиком. В холодных серых глазах Ольгерда плясали демонические огни. Жесткие губы киммерийца кривила мрачная усмешка.
— Я велю разорвать тебя, привязав к четырем пальмам… — спокойно пообещал козак.
— Давай, — с вызовом кивнул Конан. — Позови воинов и прикажи им, посмотрим, послушаются ли они тебя.
Ольгерд яростно ощерился, вскинул было руку… и замер. Уверенность, которой дышала загорелая физиономия киммерийца, заставила его передумать. Зато глаза бывшего гетмана разгорелись по-волчьи.
— Ты, подонок с западных холмов… — пробормотал он сквозь зубы. — Да как ты решился посягать на мою власть?
— А мне и не понадобилось на нее посягать, — сказал Конан. — Она сама упала мне в руки. Ты ведь неправду сказал, будто новобранцы пришли сюда вовсе не ради меня. Очень даже ради меня! Они, может, и слушались твоих приказов, но в бою следовали за мной… И, как я посмотрю, двум вождям у зуагиров не быть. Они отлично знают, из нас двоих я — сильней. Я лучше понимаю этих людей, а они — меня, ведь я варвар, как и они.
Ольгерд ядовито спросил:
— А что они скажут, когда ты попросишь их драться за хауранцев?
— Они пойдут туда, куда я их позову. Я пообещаю им караван верблюдов, набитый золотом из дворца. И Хауран с радостью отсыплет им золото как плату за избавление от Констанция… А потом я их поведу против туранцев, как ты и намеревался. Зуагиры жаждут добычи, а с кем сражаться, с Констанцием или с кем-то еще, им по большому счету разницы нет.
Ольгерд мало-помалу осознавал, что потерпел поражение. Кажется, он слишком размечтался о будущей империи и упустил из виду происходящее прямо под носом. Вот теперь, когда стало поздно, он вспомнил уйму всяких мелочей, которым не придавал значения, — и понял, насколько Конан далек от праздного бахвальства. Стоявший перед ним гигант в черной кольчуге являлся истинным вождем зуагиров. А он, Ольгерд, успел стать никем. И ничем.
— Умри же, — выдохнул бывший гетман, и его ладонь стремительно метнулась к ножу. Но не достигла: рука Конана с кошачьей быстротой выстрелила вперед, железные пальцы сомкнулись у Ольгерда на предплечье…
Было слышно, как хрустнули кости…
На какое-то мгновение противники замерли, точно два изваяния, лишь по лбу Ольгерда каплями покатился пот… Потом Конан рассмеялся — впрочем, не разжимая хватки.
— Ну что? — сказал он. — Достоин ты жить, Ольгерд?
По-прежнему улыбаясь, он усилил нажим, так что мышцы взбугрили кожу у него на руке, а пальцы вмялись в
