Тринадцать жертв (СИ) - "Lillita"

Ноги тоже устали, после быстрого подъёма по лестнице почти не слушались. Вбегая в замок, Элеонора споткнулась о порог и упала. Сильно ударилась коленями, еле смогла подняться. Волнение спровоцировало новый всплеск активности осколка, и Нору прошиб шквал чужих эмоций, снова чуть не сбив с ног. Она заскулила, цепляясь за перила. Любое движение теперь отдавалось невыносимой головной болью, но Элеонора всё равно взбежала по лестнице.

На втором этаже пахло кровью. Было подозрительно тихо. Покачиваясь, Элеонора пошла в сторону гостевых. Она уже знала, что увидит, но до последнего это отрицала. Позорно и подло надеялась, что на потрете окажется кто-то другой. Не сестра. Не Фрейя. День ведь так хорошо начался. Они были вместе, улыбались. Даже, кажется, жить захотелось. Рука весь день не тянулась к ножу.

— Н-нет. Н-не может быть… — сдавленно пискнула Элеонора, смотря на портрет и отказываясь верить, что это Фрейя.

Нора обессиленно осела. Даже расплакаться не получалось, так пусто стало на душе. Только нервный смешок пробрал. Она думала, какая ответственность быть смыслом чьей-то жизни, да только не учла, что сейчас смыслом её жизни была Фрейя. Без неё становилось неважным всё. И это не тот случай, когда нужно переждать, вернуть себе ясность ума и найти силы идти дальше, пусть даже для этого придётся пройти по стеклу, до мяса изрезав ноги осколками.

Нет. Тут не было смысла ждать. Смерть неизбежна. Если даже кто-то столь сильный и волевой проиграл, то какие шансы у Норы? Что плохого в том, чтобы приблизить смерть, прервать, наконец, страдания. Элеонора достала нож, судорожно сжала рукоять. Бегло посмотрела на портрет и виновато потупила взгляд. Фрейя дала ей этот нож для защиты, а она решила прервать им жизнь, которую пыталась уберечь сестра. Теперь уже точно решила. Надо только унять дрожь в руках, убедить себя, что краткие мгновения боли — не так страшно, как то, что с новой силой разрывало душу, захватывало разум. И болело, болело, болело. Такое возьмёт лишь одно лекарство — забытьё. Вечное.

— Успела!

Белая рука цепко ухватила за запястье, сильно сжала, заставляя выронить нож. Элеонора застыла в оцепенении. Тяжело дыша, рядом сидела Ингрид. Она была так по-человечески обеспокоена, что это совсем не сочеталось с ужасом, который вселяло её присутствие.

— З-зачем? — только и смогла выдавить Элеонора. Она ведь и так собиралась умереть, почему ведьма её остановила?

— Тише, девочка моя, не так быстро, — успокаивающе пробормотала Ингрид, обнимая Нору и гладя её по спине. Отчего-то из-за этого к глазам хранительницы начали подступать слёзы. — Не пачкай руки, не бери на душу убийство. Даже своё. Для этого у вас есть я. Обещаю, я освобожу тебя. Всех вас. Только не надо поспешных действий.

Продолжая говорить, Ингрид нащупала нож и отбросила в сторону. Её тоже потряхивало от мысли, что Элеонора решилась на такой радикальный шаг. Ещё немного и осколок ускользнул бы от неё, поставив крест на последнем шансе снять проклятье. Ингрид всё гладила тихо всхлипывающую Элеонору и старалась не расплакаться сама.

До какого отчаяния она раз за разом доводит несчастных детей из-за своего эгоизма, импульсивной злости? Они не должны терпеть побои, быть изгоями, накладывать на себя руки. Они не должны расплачиваться за то, что когда-то повздорили ведьма и дух. Не должны, но теперь есть только один способ это изменить.

Тонкие губы коснулись тёплого лба. Рука, что так заботливо гладила спину, отточенным движением вырвала из груди осколок. Так умело, что Элеонора даже вскрикнуть не успела, только от неожиданности вздрогнула.

— Пусть и твоя душа найдёт покой, милосердное дитя. Пусть тебе больше не придётся доходить до той грани, когда желание найти избавление в смерти пересилит.

Под девять ударов часов Ингрид поднялась с пола, прижимая к груди осколок. Осталось только трое. Знать бы, как скоро… Но сначала надо очистить сегодняшние осколки.

Глава 46: Меч и бабочка

Прежде чем вернуться в башню, Ингрид попросила замок избавиться от пролитой крови. Для него это не представляло труда, он с радостью поглощал человеческие жертвы. Действительно жуткое, ненасытное место. Ингрид была бы рада сделать замок безопаснее, но даже за нынешнее «властвование» платила очень большую цену. Сил ещё и на распутывание хитросплетения чар у неё не было.

Тринадцатое поколение оказалось в самом деле примечательным. Раньше не было такого, чтобы большую часть хранителей связывала общая судьба даже до замка. Это облегчало очищение осколков, если рассматривать несколько смертей за раз. Но, может, при ином раскладе и убивать хранителей пришлось бы по одному? Может быть.

Как бы то ни было, Ингрид понимала, что Фрейя и Элеонора — последний такой случай. Как бы близки ни были Мейлир и Мейнир, до замка они точно жили совсем по-разному, а Гленда и вовсе была связана с Мастером. Не исключительный случай, уже бывало, что Мастер приходил в замок вместе с хранителем в силу близких отношений, но вот кровное родство наблюдалось впервые.

Солнце уже зашло, но окна Ингрид всё равно зашторила. Никогда не знаешь, как изменится картина за окном, а отвлекаться сейчас нельзя. Пропускать через себя чужую память не только выматывающе, но и опасно. Если потерять контроль над ситуацией, перестать видеть грань между чужим и своим сознанием, можно просто лишиться рассудка. Или даже навсегда застрять в тонком мире, потеряв способность к перерождению.

Конечно, Ингрид боялась, что такое может случиться, но право выбора она не давала себе сама. И снова погрузилась в историю тех, кого погубила.

***

В одном селе в семье кузнеца вместо ожидаемого сына родилась дочь. Не то чтобы Тарбен был против, просто очень хотел обучить первенца своему делу. Однако вот он ребёнок, никто не виноват, какого он пола, поэтому оставалось только принять и полюбить. Девочку назвали Фрейя — так решила жена. Тарбен очень её любил, заботился, помогал, но беременность и роды слишком сильно подорвали здоровье супруги. Она умерла, не дожив даже до первого дня рождения дочери.

Тарбен и думать не хотел, чтобы найти другую женщину, поэтому решил растить Фрейю сам. Совмещать работу в кузнице и уход за ребёнком было тяжело, так что пришлось обратиться за помощью к своей матери — родители супруги жили далеко. Вот и получилось, что Фрейя была выращена отцом и немного, когда очень надо было оставить с кем-то дитя, бабушкой. Это стало одной из причин, почему в ней, по мнению как всегда невероятно умных и лучше всё знающих окружающих, было так много «мужского». То есть бойкость, своевольность, драчливость, тяга к мужской одежде, тяжёлому физическому труду и оружию.

Можно подумать, что Тарбен пытался воспитать в Фрейе сына, о котором теперь можно и не мечтать, но на самом деле просто не мешал делать то, что ей самой больше нравилось. Хочешь бегать, а не с куклой нянчиться? Пожалуйста! Интереснее наблюдать, как отец куёт, а не как бабушка готовит? Хорошо, только будь осторожнее. Не собираешься смиренно молчать, когда задирают, верить в «бьёт значит любит» и не давать сдачи, потому что «ты же девочка»? Конечно. Так гораздо лучше, чем привыкать быть жертвой.

В целом, Фрейе очень повезло с семьёй. Бабушка, конечно, иногда ворчала, что помощницы по хозяйству нет, но и только. У Фрейи, конечно, с детства были странности во внешности, которые постепенно развивались. Вертикальный зрачок, глаза, которые из карих становились жёлтыми, зеленца в волосах. И длина волос. Фрейя была бы рада ходить с короткой стрижкой, но стоило ей обрезать волосы, как на следующий день они тут же вырастали. И эта «навязанная» минимальная длина тоже с годами увеличивалась. Дома приняли даже эти странности, пусть и не смогли найти им объяснение, а вот для детей и некоторых взрослых это стало лишним поводом придраться.

Что же, осколок наградил Фрейю как силой воли, так и силой физической, так что она прекрасно справлялась с любыми нападками. Её не задевали слова, она умело отвешивала тумаки тем, кто лез с кулаками. А к семи годам у Фрейи начала развиваться способность к приказам. У неё и раньше неплохо получалось приструнять особо наглую мелюзгу строгим взглядом и властным тоном, но иногда приказам было особенно тяжело сопротивляться.