Ольга Онойко - Море Имен

— Ладно тебе, — сказал он с долей насмешки. — Лекари сказали — жить будешь. Пей давай.

Улаан через силу разжал зубы.

— Это у в-вас к-коньяк? — без голоса спросил он.

Послышался смешок Летена.

— Был бы коньяк — я бы его сам уговорил. Травки это. Я пробовал, помогают.

«Римское Mare Nostrum не годится, — почему-то вспомнилось Алею. — Я пробовал». Серебряный кувшинчик ткнулся в губы так же, как когда-то фляжка из нержавейки с советским гербом — там, в иной параллели, в мёртвой чёрной деревне… Летен осторожно обхватил Алея за плечи, потянул на себя. Алей сел. В голове бухнул набатный колокол. Носом пошла кровь. Он шмыгнул, сжал пальцами ноздри, вытер кровь рукавом халата.

— В-ваши д-дружинники, — гнусаво пожаловался он, — х-хуже омоновцев.

Верхняя губа князя дрогнула, приподнялась бровь.

— Хуже, лучше, — сказал он, — а боевую задачу выполнили на отлично. Что ты глаза закатываешь, тебя же не били. Ну, помяли чуть-чуть.

Улаан с трудом сглотнул горькую водицу, помедлил и глотнул ещё раз, а потом уже взял кувшинчик из рук Летена и допил всё. Боль никуда не делась, но она перестала туманить сознание и не мешала двигаться. «От обезвоживания так сильно болело, — подумал Алей, — не от травмы. Хотя сотрясение мозга я наверняка получил… ну и чёрт с ним. Мог получить стрелу в бок…»

Он вернул Летену кувшин и откинулся назад, на его княжескую белую ферязь, собранную в тугую скатку. Медленно, медленно прояснялся взгляд. Свод шатра казался высоким, точно свод церкви. Грезились фрески, золочёные, цветные, но не святые и ангелы изображались на них, а бурханы и тэнгри… Алей подумал об админе, Якоре-управленце Руси, который называет себя иначе, и, возможно, даже не сознаёт, кем является. Как добиться от него помощи? И как его найти?..

И что ему за дело до этого Якоря, когда его друзья мертвы, когда войско отца разбито и бежит, когда тяжёлая русская конница разворачивается в лаву, чтобы смять отступающих, не дать им мгновения передышки, а вдали уже показались юрты куреней!..

Сердце Улаана сжалось и пропустило удар. Ужас поражения поднялся перед ним чудовищной тёмной фигурой, покрытой запёкшейся кровью подобно духу-элчи, нойону Эрлика. Один глаз элчи был белым, а другой — чёрным; челюсти же непрерывно двигались. Глаза Алея распахнулись, но он ничего не видел. Будто бы в судороге он приподнялся. Произнёс что-то, но не понял собственных слов. Казалось, сейчас душа снова отделится от тела и кинется туда, к куреням, проклиная свою беспомощность и бесплотность…

Летен нахмурился. Присел рядом на подогнутые ноги, положил тяжкую руку Улаану на грудь и велел:

— Закрой глаза.

— Что?!

— Делай, что сказано.

Алей обречённо откинулся на шубу и упрямо уставился в полотняный свод.

— Чем интернет отличается от веба? — вдруг спросил Летен.

— Формально интернет — это сеть компьютеров, а веб — сеть сайтов.

Алей выговорил это, не задумавшись, и удивился с запозданием. О чём он? Что это за слова, такие знакомые, такие чуждые и нелепые? Зачем они, когда волки и демоны-людоеды терзают трупы, а бесприютные души превращаются в оборотней и блуждающие огни?..

— Какой язык программирования лучше?

— Зависит от поставленной задачи. И от программиста.

— На какой оси подняты сервера Ялика?

— На Свободной Берклиевской.

— Чем контекстная реклама отличается от баннерной?

— Баннерная реклама — имиджевая, позиционирует брэнд на рынке. Контекстная нацелена на продажи.

И стало тихо.

— Ну что, — спросил князь с усмешкой, — успокоился, кодер?

Алей изумлённо молчал.

— Не дёргайся, — продолжал Летен. — Всё под контролем, — и добродушно прибавил: — А то повадился в обмороки валиться. Напугал меня.

Алей глубоко вдохнул. В виски, в глаза и под рёбра по-прежнему впивались тонкие раскалённые иглы боли, но его точно окатили ледяной водой: мысли прояснились, пульс пришёл в норму.

— Летен Истин, — выдавил он всё же, — что сейчас… происходит…

Ледяной Князь помолчал. Алей осторожно перевёл на него взгляд: лицо Воронова было невозмутимо-спокойным, будто бы обозначенным условно, в несколько грубых черт, как лицо монумента. Один миг великий князь сидел в неподвижности, а потом точно каменная статуя ожила: Летен откачнулся назад, глянул в вырез входа, словно мог что-то там различить.

— Тарусский, — сказал он, — Берег Стужин ударным полком командует. Велел ему зря кровь не лить. Не удержится. Лют. Белопольский-Белолесский должен был вести. Ранили его. Сами виноваты.

— Летен Истин!

Тот хищно улыбнулся, прищурил глаза.

— Гэрэлку мы не догоним. Если, конечно, его свои не прирежут. Он теперь до самого Каракорума будет мчать, как солёный заяц.

— Летен Истин, там мой брат! — забывая о боли, Алей приподнялся на локте. — Он остался в лагере. Если лагерь разгромят…

Летен посмотрел на Алея, хмурясь. В глазах его блеснуло понимание, он покачал головой и досадливо потёр давнюю небритость. Сказал:

— Я тебя одного искал. Эх, если б успеть… Гонца поздно посылать, не доскачет. Тяжело без связи! — он помрачнел, потеребил бляшки на ножнах меча. Потом быстро встал и вышел из шатра. Алей услыхал приглушённый рык: «Аникея ко мне!» Летен вернулся и встал посередь шатра, заложил руки за спину, глядя прямо перед собой задумчиво и недобро. Вскоре послышались шаги. Склонившись, в шатёр ступил окольчуженный белобородый витязь, выпрямился, глянул сурово орлиными пронзительными очами. Воронов едва заметно поклонился старику. Потом усмехнулся углом рта:

— Здравствуй, Волк Евпраксин. Не тебя звал.

— И ты здравствуй, княже. Прости, что не ко времени.

— Коли пришёл, значит, ко времени. Есть ли вести от Тарусского?

— Юрты татарские захватил и скот. Охрану поставил, как ты велел. Табуны отбил. Осталась Орда без запасных коней. Отправил гонца, когда коней меняли. Гонит дальше.

Летен беззвучно сказал что-то. «Тяжело без…», — прочитал по губам Алей, но так и не разобрал, без чего ещё тяжело Воронову. Он приподнялся, и седой боярин кинул в сторону Улаана-тайджи один жгучий угрожающий взор.

— По всей степи шайки ловить теперь, — сказал князь, — ну, что же. То иная забота. Добро! Скоро победу праздновать, боярин. Бочки выкатывать ратникам. Баранину у Орды займём, — он усмехнулся снова, но Волк Евпраксин остался хмур.

— Бояре спрашивают, князь, — сказал он, — на что тебе царевич ордынский. Говорят, то сын Гэрэлов, наследник.

Алей замер, боясь вздохнуть.

Глаза Воронова подёрнулись ледком. Всякая тень улыбки покинула его лицо, и даже бесстрашный старый воевода отступил на полшага.