Роберт Говард - КОНАН: Рожденный битве

— Я поклялся ничего не говорить королю о твоих мелких махинациях! Но я не клялся не брать в руки этот предмет, раз уж мне представилась такая возможность. А ты решил, что я упущу подобный случай? В обычной ситуации я бы не решился убрать тебя собственноручно, не получив заранее одобрения от короля. Но об этом же никто не узнает. Ты исчезнешь в чане с негашеной известью вместе с Тхаком и этими кретинами-патриотами. Какая необыкновенная ночь! Хоть я и потерял нужных мне слуг, но то обстоятельство, что я избавился от очень неприятных врагов, перевешивает все! Вам лучше стоять на месте! Я уже переступил порог, и вы не успеете добраться до меня, прежде чем я дерну за шнур и отправлю вас в Преисподнюю — на сей раз не с помощью серого лотоса, но столь же эффективно. Почти в каждой из моих комнат имеется ловушка. И поэтому, Мурило, как только какой-нибудь идиот вроде тебя…

Движением слишком быстрым для того, чтоб за ним мог уследить глаз, Конан схватил стул и запустил им в жреца. Набонидус инстинктивно вытянул вперед руки, пытаясь защититься, но было поздно. Снаряд разбил ему голову. Багряный Жрец зашатался и упал на пол лицом вниз. Вокруг него сразу образовалась темная лужа.

— А кровь у него, оказывается, просто красная,— разочарованно буркнул Конан.

Мурило провел дрожащей рукой по волосам, влажным от пота, и, слабея от облегчения, прислонился к столу.

— Светает,— прохрипел он.— Давай уйдем отсюда, пока, мы не попались в какие-нибудь другие ловушки! Если мы сможем перелезть через стену так, что нас не заметят, никто не приплетет нас к событиям, разыгравшимся в этом доме. Пускай власти сами ищут всему объяснение.

Мурило бросил еще один беглый взгляд на труп Багряного Жреца, лежавшего в луже крови, и пожал плечами.

— Сам идиот,— пробормотал он.— Если бы не тратил время на издевательство над нами, запросто успел бы захлопнуть ловушку.

— Ну,— равнодушно отозвался киммериец,— он прошел по той дорожке, по которой рано или поздно проходят все подлецы. Я бы с удовольствием пошарил здесь на предмет добычи, но я нахожу, что самое умное для нас — у браться отсюда как можно быстрее.

Когда сумрак сада остался позади и небо над ними посветлело, Мурило сказал:

— Багряный Жрец ушел в Преисподнюю, а я могу остаться среди моих друзей, и бояться мне больше нечего. Но что будет с тобой? Обвинение в убийстве жреца из Лабиринта с тебя не снято…

— Я сыт этим городом по горло,— ухмыльнулся киммериец.— Ты не упоминал часом о какой-то лошади, которая якобы ждет меня возле Крысиной Норы? Ужасно любопытно будет узнать, как быстро сумеет доскакать кобылка до другого королевства. На свете много дорог, с которыми я хотел бы познакомиться, прежде чем встану на тот путь, по которому прошел сегодня Набонидус.

 Долина пропавших женщин

© Перевод А. Костровой, Е. Хаецкой.

Грохот барабанов и рев огромных рогов из слоновьих бивней были оглушительными, но Ливия слышала шум приглушенно, словно он доносился издалека. Она лежала на ангаребе в большой хижине, теряя сознание, и уже не могла сказать, происходит ли все наяву, или же ее окружают чудовища болезненного бреда. Царящая вокруг суета едва доходила до ее рассудка, однако в полубреду, в беспорядочных сумерках безумия, Ливия отчетливо разглядела обнаженную фигуру ее брата и кровь, стекающую с его дрожащих бедер. Прочее представлялось смутным кошмаром, где сплетались, точно змеи, неясные тени, но эта белая фигура виделась с беспощадной ясностью. Казалось, воздух до сих пор дрожит от крика его агонии, непристойно смешиваясь с демоническим хохотом.

Ливия перестала ощущать себя чем-то отдельным: вот я, а вот окружающее меня пространство. Она словно погрузилась в бездну боли и растворилась в ней, и эта боль была она сама, Ливия, потому что средоточием боли стало ее собственное тело. Она лежала, ни о чем не думая, не шевелясь, а за стенами хижины грохотали барабаны, ревели рога, и голоса дикарей выводили страшные песнопения, отбивая такт ударами босых ног по твердой земле и хлопая в ладоши.

Но наконец сквозь застывший рассудок Ливии постепенно начало пробиваться осознание. Сначала она тупо удивилась, что тело ее осталось не тронуто. Она восприняла это чудо без благодарности — теперь для нее все представлялось пустым, потерявшим всякое значение. Она приподнялась на ангаребе и огляделась. Руки и ноги девушки слабо шевельнулись, словно реагируя на просыпающиеся нервные центры. Босые ступни нервно заскребли грязный земляной пол. Пальцы рук конвульсивно одергивали подол рубашки — единственное, что на ней осталось. Ливия смутно вспомнила, когда-то давно-давно у нее были другие одежды, но чьи-то грубые руки сорвали с нее эти одежды и тогда она плакала от стыда и страха. Теперь представлялось странным, что такое небольшое зло причинило ей так много горя. Степень насилия и унижения весьма относительна, в конце концов, как и все прочее в жизни.

Дверь хижины отворилась, и вошла черная женщина — словно пантера, чье гибкое тело блестело как полированный эбонит, украшенное лишь шелковым лоскутом, обернутым вокруг ее вихлявых бедер. Она озорно вращала глазами, и белки отражали свет костров, пылающих на единственной деревенской улице.

Эта черная женщина принесла бамбуковое блюдо с едой — копченое мясо, жареный картофель, маис, большие бруски местного хлеба — и сосуд из кованого золота, наполненный пивом йарати. Все это она поставила на ангареб, но Ливия не обратила ни малейшего внимания ни на женщину, ни на угощение. Она сидела, неподвижно уставившись на противоположную стену, увешанную циновками, сплетенными из бамбуковых веток. Черная женщина неприятно засмеялась, блеснув черными глазами и ослепительными зубами. Она издала непристойный звук, похожий на шипение, бесстыдно погладила Ливию, а потом повернулась и с важным видом вышла из хижины, выражая свое пренебрежение к пленнице движением бедер, которое выглядело куда оскорбительнее слов любой цивилизованной женщины.

Но ничто не всколыхнуло полусонного сознания Ливии. Все ее ощущения продолжали существовать внутри, заключенные в оболочку ее больного тела. Происходящее вне ее казалось шествием призраков и колыханием теней. Машинально она съела все и запила пивом, не чувствуя вкуса.

Не осознавая своих действий, Ливия поднялась и неуверенно прошлась по хижине, чтобы заглянуть в щель между бамбуками. Вдруг тон барабанного боя и звучание рогов изменились. Какая-то скрытая часть ее сознания отреагировала на это и невольно заставила ее искать причину.