Стивен Эриксон - Дом Цепей

Камист Рело пожал плечами. — Наша тайна, старый друг. Нужно лишь действовать осторожно, и тогда все помехи исчезнут на глазах. Фебрил убивает Ша'ик. Тавора убивает Фебрила, а мы уничтожаем Тавору и ее армию.

— И становимся спасителями Лейсин, топя мятеж в крови. Боги, если понадобится, я увижу всю страну лишенной жизни. Победное возвращение в Анту, аудиенция у Императрицы, а потом — нож в спину. Кто нам помешает? Крючки будут вылавливать Когтей. Вискиджека и его Сжигателей больше нет, Даджек на другом материке. Как поживает джистальский жрец?

— Маллик путешествует без препятствий, движется на юг. Он человек умный, мудрый, он в совершенстве исполнит свою роль.

Корболо Дом промолчал. Он презирал Маллика Реля, но не мог отрицать его полезности. Но такому человеку нельзя доверять… Верховный Кулак Пормкваль подтвердил бы, будь дурачина еще в живых. — Пошли за Файэлле. Мне нужна женская компания. Оставь меня, Камист Рело.

Верховный маг медлил. Корболо скривил губы.

— Вопрос Л'орика, — шепнул Камист.

— Так реши вопрос! Вон! — заорал Корболо.

Колдуны. Сумей напан найти способ уничтожения магии, не медлил бы. Истребить силу, способную убить тысячи солдат за одно мгновение… вернуть участь смертных в руки смертных — разве плохое дело? Смерть садков, растворение богов, пока сама память об их назойливости не исчезнет, гибель магии… тогда мир принадлежал бы таким, как Корболо. Выкованная им империя не потерпит двоедушия и непокорности.

Сломив враждебную волю, напан смог бы навеки покончить с мерзкой рознью, отягощающей человечество — навеки, до конца истории.

«Я принесу порядок. В единстве мы избавим мир от всех иных рас, иных народов, подавим и сокрушим несогласные воззрения, и будет, наконец, один путь, один способ жизни и правления миром. И путь этот будет моим.

Хороший солдат знает, что успех проистекает из умелого планирования, из тщательно выверенных шагов.

Противники будут сами убегать с моей дороги. Вискиджек, ты у ног Худа. Там, где я всегда хотел тебя видеть. Ты и твоя проклятая компания кормите червей в чужой земле. Теперь меня некому остановить…»

Глава 11

И путь этот она не одобряла.

Дыхание лошадей становилось пышными плюмажами в холодном утреннем воздухе. Заря едва наступила, воздух не содержал и намека на жару, которую принесет день. Кулак Гамет неподвижно сидел на виканском скакуне, не сводя взора с Адъюнкта. Он закутался в плащ из шкуры бхедрина; покрытый старым потом обод шлема касался лба, словно склизкая рука трупа.

Холм к югу от Эругимона, где погиб Колтейн, стал называться Падением. Бесчисленные бугры на склонах и вершине указывали места погребения, усеянная металлом земля давно заросла травой и цветами.

Казалось, весь холм колонизировали муравьи. Почва ими кишела. Красные и черные тельца суетливых насекомых покрывала пыль, но они все-таки блестели на солнце.

Гамет, Адъюнкт и Тене Баральта выехали из города до рассвета. Армия уже шевелилась у западных ворот. Сегодня начнется поход. Путешествие на север, в Рараку, к Ша'ик и Вихрю. Ради отмщения.

Возможно, Тавору к Падению погнали какие-то слухи, но Гамет уже начал раскаиваться, что увязался за ней. Тут нет ничего, на что стоит глядеть. Похоже, и Адъюнкт отнюдь не довольна найденным.

Охряные косы, сплетенные в цепочки, тянулись через вершину, обвивали два обрубка стоявшего там некогда креста. Покрытые непонятными иероглифами собачьи черепа смотрели на округу пустыми глазницами. Вороньи перья качались на вонзенных в землю стрелах. К почве были пришпилены рваные полотнища с рисунками, более или менее коряво изображающими сломанный виканский кинжал. Иконы, фетиши, масса всяческого мусора, отмечающая место гибели одного мужа.

Трое всадников молча сидели в седлах.

Наконец, долгое время спустя, Тавора заговорила. — Тене Баральта. — Голос был лишен всякого выражения.

— Да, Адъюнкт?

— Кто… отвечает за… за все это? Малазане из Арена? Ваши Алые Клинки?

Тена Баральта ответил не сразу. Он слез с коня и прошел вперед, глядя наземь. Остановился у одного из собачьих черепов, присел. — Адъюнкт, черепа — на них руны хундрилов. — Он указал на обрубок креста: — Плетеные цепи племени Кхеран Добри. — Махнул рукой на склон. — Знамена… неизвестно. Возможно, биларды. Вороньи перья? На них семкийские бусины.

— Семкийские! — Гамет не мог не выказать удивления. — С той стороны реки Ватар? Тене, вы, должно быть, ошибаетесь…

Мощный воин пожал плечами, встал и указал на осевшие холмы, что были прямо к северу: — Пилигримы приходят только ночами — незримыми, так они это толкуют. Они и сейчас там прячутся. Ждут ночи.

Тавора откашлялась. — Семкийцы. Биларды… Эти племена сражались против него. А теперь начали поклоняться. Как же это? Объясните, прошу вас, Тене Баральта.

— Не могу, Адъюнкт. — Он взглянул на нее и добавил: — Но, насколько мне известно, здесь… еще скромно в сравнении с тем, что мы увидим вдоль Аренского Пути.

Снова повисло молчание. Гамет не нужно было слышать мысли Таворы, чтобы их понять.

«Вот… вот путь, который мы избрали. Мы должны шаг за шагом пройти наследие. Мы? Нет. Тавора. Одна. «Это уже не война Колтейна!», сказала она Темулу. Похоже, однако, это еще его война. Она понимает, глубоко в душе, что пройдет в тени мужчины… всю дорогу до Рараку».

— Теперь вы оставите меня, — объявила Адъюнкт. — Догоню вас по пути в Арен.

Гамет нерешительно сказал: — Адъюнкт, клан Вороны все еще требует права ехать впереди всех. Они не примут Темула командиром.

— Я распоряжусь насчет их диспозиции. Ну же, езжайте.

Он подождал, пока Тена Баральта развернет коня, обменялся с ним быстрым взглядом. Оба пришпорили скакунов и галопом помчались к западным воротам.

Гамет смотрел на усыпанный камнями грунт, проносившийся под копытами коня. Здесь историк Дюкер вел беженцев в город — по этому самому клочку пустой земли. А потом старик натянул удила верной, усталой кобылы — на ней ныне скачет Темул — и смотрел, как последние подопечные проходят в ворота.

И сам въехал за ними в город.

Гамет гадал, какие мысли одолевали в тот миг старика. Он знал, что Колтейн и остатки Седьмой еще там, отчаянно сражаются, защищая ушедших. Знал, что они достигли невозможного.

Дюкер смог довести беженцев.

Только чтобы повиснуть на дереве. «Не мне», снова подумал Гамет, «дано понять глубину подобного предательства».

Тела так и не нашли. Ни косточки, чтобы похоронить.