Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

Тем временем человек с дубинкой снова принялся лупить по металлическому брусу.

— Эта вещь заменяет им колокол, — пояснил Ив. — Они говорят, что колокола непристойны. Как утверждает их аббат, святейший отец Аббе, колокол обладает языком, а это позволяет уподоблять его болтливой женщине. И еще — колокол обладает языком, а это позволяет уподоблять его тому органу, которым Адам соблудил с Лилит, а змий — с Евой, отчего и произошли все несчастья. Простое било — знак целомудрия и умерщвления плоти, и оно здесь уместно, в то время как колокол — совершенно неуместен.

И с тем сир Ив нырнул, пригнувшись, под брус. Нан побежал за ним.

В здании было темно и сильно пахло звериной шкурой, а под ногами чавкала гнилая трава. Постепенно глаза привыкли к сумраку, и Нан различил в центре пустого помещения большую каменную статую. Грубо обработанный камень представлял человеческую фигуру. Различимы были голова, прижатая к груди рука, спадающее волной покрывало. Нан провел рукой по статуе и ощутил холод камня и его пористую структуру.

Дикие люди заполонили свою церковь и сгрудились вокруг Ива. Ему протянули большой том в деревянном переплете. Огромные доски украшались массивными бронзовыми нашлепками, одна из которых, помещенная в центре, явно была когда-то фалерой на груди римского офицера. Другие представляли собой расплющенные монеты, на некоторых еще угадывались носатые профили.

Эти приклеенные смолой медные и серебряные предметы делали книгу очень тяжелой. Ив с трудом удерживал ее. Один из братьев выкатил из угла большое бревно и помог Иву водрузить на него книгу.

— Мы добываем смолу! — объявил сиру Иву один из братьев Аббе и взмахнул кулаком. — Вот для чего нам смола. Лепить украшения на книгу.

Сир Ив раскрыл книгу и увидел, что пергаментные листы ее почти сплошь заклеены монетами разного достоинства и пластинами с римского доспеха. Доспех этот наверняка принадлежал легату из числа молоденьких богатеев, присланных в леса Галлии ради доброй репутации и карьеры. Предположим — только предположим, — что звали его… скажем, Квинт Фарсал. Хорошее имя. Старое доброе римское имя. Квинт Фарсал. Сир Ив улыбнулся, произнося его про себя.

Помимо многочисленных украшений, в книге имелось и немалое число записей, сделанных одна поверх другой. Пергамент подчищали несколько раз, так что в конце концов от сырости и времени все три или четыре слоя записей начали проступать одновременно.

— Листай, листай ее, святейший отец Аббе! — кричали, обступая сира Ива, безумные дикие братья. — Читай ее нам! Через три страницы ты увидишь очень красивую вещь!

Ив переложил налево еще несколько листов и увидел медное зеркало — несомненно, римской работы. Позеленевший круг был процарапан рисунком, изображавшим полуобнаженную женщину, ласкающую лебедя.

— Ты когда-нибудь встречал такого человека, святейший отец Аббе? — спрашивали, теснясь возле Ива, братья.

Ив обвел пальцем женскую фигурку, и прочие отозвались дружным стоном.

— Это ангел! — кричали одни.

Другие говорили:

— Это ангел до того, как он получил крылья, — видишь, птица принесла ему два крыла, чтобы отдать!

Третьи доверительно рассказывали:

— У нас был один брат, его звали Аббе, он теперь умер, и он говорил, будто это — дьявол, но мы ему не верили, потому что дьявол не может быть таким добрым.

Тут все затаили дыхание, и сир Ив понял, что они ждут его решения.

Сир Ив громко произнес на латыни — не современной церковной, сильно испорченной варварскими наречиями, но прекрасной и звучной, какой пользовался еще бедняга Квинт Фарсал:

— Это, несомненно, ангел!

После чего сир Ив перевернул лист. Следующая страница была вся покрыта буквами разных начертаний, одни выползали из-под других, сливаясь или перечеркивая друг друга.

— Читай, святейший отец! — надрывались кругом. — Читай же нам в полный голос!

Сир Ив закрыл глаза и совершенно отчетливо увидел страницу, на которой был записан изначальный текст. Это была поэма того самого Квинта Фарсала, который командовал в здешних лесах недобитым галлами легионом и вместе с тем сочинял стихи — в подражание Овидию, разумеется.

И сир Ив начал:

Светлые воды, светлее кудрей Артемиды,

Белых кудряшек плетенье, белого локтя мельканье,

Так Актеон был застигнут любовью в чащобе,

В час, когда дева-охотница вместе с подругами вышла,

Чтобы стрелой поразить молодого оленя…

Но затем второй слой каким-то образом смешался перед внутренним взором Ива с первым, и тем же торжественным тоном Ив продолжил:

И где Господь наш претерпел

Весь человеческий удел,

Ибо должна навеки пасть

Раззявленная ада пасть…

Он помолчал, поскольку дальше, как он отчетливо видел, следовала миниатюра: свитое из переплетенных тел погибающих грешников изображение бездны. Неестественно вытянутые, хватающиеся друг за друга, черные от несмываемого греха, они образовывали вход в ад и одновременно с тем букву «О».

Ив переложил страницу и вздрогнул: на мгновение ему показалось, что он узнает изображенное. Кто-то весьма искусно нарисовал беседку, увитую цветами, а внутри беседки — женщину. Женщину в зеленом платье, с красными волосами. Иву даже подумалось, что он знает ее имя, — и что это его любимое женское имя, только он никак не мог вспомнить, как оно звучит.

Дальше начинались быстрые, скачущие крючки, которые, как знал Ив, обозначали музыку, и лишь после этого, уже под крючками, появились слова, которые Ив и произнес, помогая себе взмахами руки:

Ах, как Марион стирает!

Laudemus Virginem.

Ах, как ляжками блистает!

O Mariam Matrem!

Слушая это чтение, братья падали на колени, вскакивали, рвали на себе волосы, плакали и тянулись к Иву руками, а он, по-прежнему не открывая глаз, щедро раздавал им благословения.

Нан прижался к ледяной сырой статуе и тщетно старался унять дрожь. Зубы у него стучали все сильнее, и в конце концов он сам начал казаться себе скелетом, готовым увлечь в безумной пляске весь хоровод: и легата Квинта Фарсала, и ту женщину, что была изображена на зеркале, и десяток-другой грешников, черных и кричащих, сплетенных в букву «О», и прачку Марион с блестящими голыми ляжками, что забрела в воду глубже, чем это требовалось. А в самом хвосте хоровода скакали, задирая костлявые колени, братья Аббе и их святейший отец Аббе, который был когда-то сиром Ивом де Керморваном…