Карина Демина - Невеста

Ему не нужна жалость.

А что тогда?

— Там, — Эйо скрестила ноги и ладонями в колени уперлась. — Этот пришел... который интервьюер. И с ним еще двое... ждут внизу и... и они собираются делать дагерротип. А я...

Она провела по бархатным штанишкам, на сей раз светло-желтого оттенка.

— Я не похожа на леди.

— Совершенно не похожа, — согласился Оден и руку протянул. — Ты хочешь переодеться?

— Да... и нет... и вообще, зачем это надо? — а взгляд обреченный.

— Так принято, радость моя. Они не станут задавать тебе неудобных вопросов. А если станут, то отвечать вовсе не обязательно. Поверь, интервью — это не страшно.

Скоро Оден понял, что ошибался.

Их и вправду было трое. Высокий молодой щенок в белом твидовом костюме, который сидел слишком хорошо, чтобы быть купленным в магазине готовой одежды. К костюму прилагались лаковые ботинки с узкими и длинными носами, котелок и монокль на длинной рукояти.

На лице щенка застыло выражение безмерной усталости.

Он покачивал ногой, помахивал моноклем и едва ли не зевал со скуки.

Сопровождающие были попроще, из той репортерской братии, с которой Одену случалось иметь дело прежде. Невысокие, они походили друг на друга не столько лицом, сколько манерами и одеждой, равно недорогой, в меру измятой и ношеной. Репортер глядел на них свысока и брезгливо морщился, словно досадуя, что приходится иметь дело с личностями столь недостойными.

Из Сурьмы паренек, не из первой ветки, но крови сильной. И странно, что такой пошел в газетчики, неужели род не нашел ему лучшего применения?

При появлении Одена репортер поднялся и отвесил небрежный поклон. А вот Эйо уделил куда как более пристальное внимание. Он разглядывал ее нагло и даже оценивающе.

— Забываешься, — тихо произнес Оден.

И мальчишка оскалился притворно дружелюбной улыбкой.

— Гарстен из рода Желтой Сурьмы, — представился он, приподымая котелок. — Несказанно счастлив тому обстоятельству, что именно мне выпала высокая честь...

Он говорил, продолжая пялиться на Эйо. А она сегодня была чудо как хороша. И платье ей шло, только Эйо в этом не была уверена. Она то и дело порывалась расправить складки, пригладить кружево, трогала жесткое шитье. И под этим наглым взглядом совершенно терялась.

— Ближе к делу.

— Конечно... давайте для начала сделаем дагерротип. Будьте добры...

Кресло в завитках позолоченной резьбы. Ваза и непременные розы, без которых, кажется, ни один свадебный дагерротип обойтись не способен. Эйо позволяет себя усадить, но все же хватается за руку и тут же отпускает.

— Все хорошо, — Оден встал рядом и, нарушая неписанный канон, положил ладонь не на спинку кресла, но на белое острое плечико, которое выглядывало из кружевной пены.

Кажется, Эйо вздохнула с облегчением.

— Вы не могли бы... — жест не остался незамеченным.

— Нет.

— В таком случае будьте любезны смотреть вот туда...

Круглый глаз камеры, тяжелый короб которой, казалось, чудом удерживался на трех ножках. И плотная черная ткань, скрывшая дагерротиписта. Его помощник, повинуясь кратким отрывистым командам, что-то сдвигал, соединял, подкручивал...

— И еще раз? Лучше сразу сделать несколько пластин, чтобы выбрать наиболее удачный вариант, — щенку подали черный кофр, из которого он вытащил многосуставчатое тело самописца. — Не возражаете, если я его здесь пристрою? Старая модель, порой глуховата...

Самописец разворачивал тонкие паучьи лапы, покачивался и скрежетал. Успокоился он, лишь получив в зажимы пачку бумаги. Валики из свиной щетины прошлись по листу, стряхивая мельчайшие пылинки, и пики стальных перьев замерли у самой белой поверхности.

— Конечно, перед публикацией интервью пройдет тщательное согласование. Ваш брат особо настаивал на этом.

Разумная мера, когда имеешь дело с репортерами.

Особенно такими.

Щенок злил Одена, пусть бы пока и не пересекая границы дозволенного.

Первые вопросы были обыкновенны и касались исключительно предстоящей свадьбы, но они иссякли довольно быстро. Гарстен пришел не за тем, чтобы уточнить список гостей или нюансы убранства дома. Ему было плевать, чем украсят старое поместье — фрезиями, анемонами или же водяными лилиями.

Оден и сам, признаться, не был в курсе.

— Знаете, многих весьма удивило ваше возвращение, — заметил Гарстен, когда помощники убрали-таки короб камеры. Небрежным жестом он отослал их прочь.

— Чем же?

— Вас считали мертвым.

Монокль описывает полукруг, едва не падает, но эта его неустойчивость — лишь часть игры.

— Ошибались.

Пальцы Эйо поглаживали ладонь, успокаивая.

— Нашим читателям хотелось бы знать, что вы испытываете теперь, по возвращении домой? Здесь ведь многое изменилось. А у вас было не так много времени, чтобы к переменам привыкнуть. Итак, что вы чувствуете?

В мутно-зеленых, болотного цвета глазах появилась искра настоящего интереса.

— Чувствую, что наша беседа несколько затянулась.

— Вас ведь все равно будут спрашивать об этом... и о многом другом, — мальчишка не двинулся с места. — Не лучше ли сказать все и сразу?

— Если все и сразу, то я счастлив оказаться дома.

— Кратко.

Лапы самописца дрожали над белыми листами, готовые зафиксировать каждое слово, произнесенное Оденом.

— Вероятно, — Гарстен подался чуть вперед. — Вы еще не совсем свыклись с... новой жизнью. Порой ведь требуется время... но с другой стороны та поспешность, с которой вы вступаете в брак не может не удивлять. Да и ваш выбор...

Пальцы на ладони замерли.

— ...чем он обусловлен?

— Моим желанием.

И шансом, отказываться от которого Оден не станет.

— Или волей Короля?

— Одно другому не противоречит.

Он поцеловал ладонь, сегодня показавшуюся просто-таки раскаленной.

Ей тоже плохо.

И надо что-то решать, это затянувшееся равновесие вредит обоим.

— А слухи о вашей болезни, естественно, несколько преувеличены?

— Естественно.

Это не болезнь. Просто холод, туман и голос в голове.

— И все-таки, — Гарстен наклонился ближе, и шею вытянул. Оден видел ее, тощую, передавленную шнурком модного галстука до того, что артерии набрякли и проступили под бледной кожей, — признайтесь, что именно побудило вас взять в жены это... существо.

Шея была не так и далеко.

А мальчишка окончательно потерял край. Он не успел одернуться и только захрипел, когда Оден вцепился в горло. Дернул вниз, заставляя выпасть из кресла, почти позволив встать на четвереньки, но тут же потянул вверх.