Наталия Мазова - Янтарное имя

Не раздумывая ни секунды, Лиула одним прыжком подскочила к счастливой парочке и как кошка лапой влепила Осинке звонкую пощечину. Та жалобно и обиженно вскрикнула. Лиула застыла, примериваясь для нового удара, но лесная лаийи протянула руку и как-то спокойно, словно по обязанности, со всех сил рванула спутницу менестреля за волосы. На траву посыпались хрустальные бусины.

– Девчонки, девчонки! Что это с вами?! – Гинтабар словно от сна очнулся. В последнюю секунду ему удалось предотвратить новое столкновение, схватив левой рукой за шиворот Осинку, а правой – Лиула.

Очутившись в его руках, растащенные соперницы как-то сразу обвисли, точно дохлые лисы, и только ели друг друга бешеными глазами.

– Откуда ты взялась, смертная? – бросила Осинка горделиво и презрительно. Трудно было поверить, что эта трепетная ценительница прекрасных баллад способна на тон разгневанной принцессы из Вышних.

– Оттуда, нелюдь, – прерывисто дыша, процедила сквозь зубы Лиула. – Я с ним уже полтора года, а вот тебя сюда точно никто не звал!

– Ах ты маленькая дрянь! Да если хочешь знать, ты ему не пара, не рыба, не мясо! То, что он родился смертным – недоразумение, он достоин королевы королев!

– Уж не тебя ли, куст с глазами?

– Да хотя бы меня! Я, по крайней мере, способна оценить его по достоинству, а не изводить детскими капризами!

– Детскими? Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю, ты, замшелая трехсотлетняя….

– А ну немедленно прекратите, кошки! – Гинтабар как следует встряхнул обеих. Увы, больше ничего он сделать не мог – руки заняты, не лбами же их стукать! А захочешь преподать одной урок прикладного гуманизма, так другую придется выпустить….

В левой руке зеленое и красное в правой…. Словно трава и кровь. Точь-в-точь силлекский символ круговорота жизни и смерти….

– Да пошли вы обе…. вертикально вверх! – вдруг произнес он в сердцах. Резко выпустил, словно отбросил обеих, подхватил гитару и поспешно скрылся в лесу, не интересуясь развитием событий за спиной.

На душе у него, как нетрудно догадаться, было премерзостно. Паршивка Лиула…. Да обе они паршивки! Это ж надо было испортить такую прекрасную ночь!!!

Повеситься на осинке….

….Он бродил по лесу больше часа, медленно, но верно успокаиваясь. Ветер усилился, и в шелесте листвы теперь слышалась не вселенская гармония, а тревога.

Когда он возвращался назад, то не удержался – осторожно подошел взглянуть, чем закончилась разборка на берегу. Взгляду его открылось следующее зрелище: на серебристом бревне сидели в обнимку Лиула с Осинкой и наперебой плакались друг другу на мужскую непорядочность и полную бесчувственность распроклятых менестрелей, которым нет дела ни до чего, кроме их несчастной гитары….

Гинтабар покачал головой и побрел спать в шатер. Последней его внятной мыслью было, что, дожив до тридцати лет, он все равно абсолютно ничего не понимает в женской психологии. И вряд ли поймет хоть когда-нибудь….

«Гитара в руках менестреля – мое оправданье за горько хмельную надежду на новое чудо, за золото губ и запястий, за жажду свиданья, за блеск воспаленного взгляда (пустое – простуда!)….

Гитара – мое оправданье. Я внешне спокойна, я даже способна принять куртуазную позу: „Мой бард, преклонения Ваша баллада достойна! Я Вас не люблю, но на память дарую Вам розу“.

Вот только мое подсознанье об этом не знает – ведь мед не рифмуется с медью, лишь лед ему пара…. И холод январский объятий кольцо замыкает, и кожу с души мне струною сдирает гитара в руках менестреля….»

….И снова был поздний вечер, почти ночь. И берег – но на этот раз берег моря с вечным рокотом прибоя. И невероятных размеров мол-волнорез, далеко вонзившийся в море, как меч в беззащитное тело, и на нем – полуразрушенная эстакада непонятного назначения….

Гинтабар сидел на береговой гальке, почти у самой кромки прибоя, привалившись спиной к шершавому камню волнореза, который равнодушно делился со случайным прохожим накопленным за день теплом.

Неподалеку от него смуглая девушка-кушитка забрела в море по колено. Волны лизали подол ее платья, а она смотрела вдаль, туда, где высоко над морем горела Вечерняя звезда. А потом вдруг опустилась на колени – прямо в воде – и вскинув руки к звездному небу, от избытка чувств запела какой-то кушитский гимн. Голос у нее был удивительно глубокий и сильный, и шорох прибоя казался лучшим аккомпанементом для него….

Глядя на нее, Гинтабар снова подумал о таверне «Синяя раковина», где осталась Лиула. Как-то она там? Может, проснулась и, не в силах оторвать раненую голову от подушки, вперилась в темноту жарким взглядом, ожидая его?

Два дня назад какой-то, с позволения сказать, шутник – руки-ноги бы ему повыдергивать! – сунул под седло лошади Лиула ветку местного чертополоха, метко прозванного «дедовником».

Стоило девушке вскочить в седло, как ее всегда смирная кобыла взвилась на дыбы и сбросила всадницу – аккурат головой на каменную колоду, из которой поили лошадей. Разбитый лоб и в придачу сотрясение мозга.

Ох, Лиула…. Не женщина, а девяносто девять несчастий.

Хоть бы она скорее поправлялась! Гинтабар страстно желал этого не только потому, что привязался к ней, но и потому, что каждый лишний день в этом приморском городе был для него пыткой.

Слишком уж он напоминал ему безвозвратно потерянный родной мир.

Море…. Небо…. Звезды….

Вопль тоски, с трудом удерживаемый в груди.

Поразительно, но только здесь с новой силой навалилась на него тяжесть всего, что случилось с того момента, когда он пришел в себя под зеркалом в заброшенном силлекском замке.

Куда он идет? «Бесцельный путь приравнен к бездорожью….»

Моталец – да нет, давно уже не моталец, а скиталец, бредущий из мира в мир непонятно зачем и каждый раз уходящий, чтоб больше не вернуться. По Закону Истока не возвращаются, по нему только уходят…. в никуда. Никогда больше не увидеть зеленых шпилей, пронзивших дымное небо Интии, колышущегося разнотравья хальских степей, ездовых драконов Саэрта, подставляющих солнцу изгибы радужно-чешуйчатых тел…. Не услышать, как трубят непуганые олени в осеннем лесу Ос-Такне, вызывая на бой соперника…. Не вдохнуть ни с чем не сравнимый аромат силлекского белого шиповника, не коснуться руками шелка, который не соткан из нитей, а выделан из громадных мясистых лепестков тропического цветка-паразита, именуемого нейсена…. Уходя, он оставлял за спиной все это. Целые миры. Даже если попытаться вернуться – сколько лет минет за время его отсутствия, семь или семьдесят?

А чего ради?

Мироздание сложено из миллиардов миров, и наугад найти среди них один-единственный – задача, в сущности, невыполнимая.