Норман Хьюз - Сердце врага

Молчание. И затем — он несколько раз соединил кончики пальцев… пародия на аплодисменты.

— Браво, моя дорогая. Браво. Однако вы меня не убедили. Это известно всем и каждому.

— Так я права?

— Ну, разумеется. Забыли лишь сказать, что граф так до сих пор и не назначил наследника, никак не может выбрать одного из троих сыновей… но это не суть важно. Равно как и то, что я — незаконнорожденный сын, посему убивать меня было необязательно… Но, повторяю, это известно всем и каждому.

Палома пожала плечами.

— Возможно — в Коршене. Но вы сильно преувеличиваете свою значимость для остального мира. Уверяю, за пределами Коринфии ваши внутренние дрязги отнюдь не являются излюбленной темой застольных бесед.

— О. — Во взгляде калеки зажегся интерес. — Тогда откуда…

Объяснять было бы слишком долго, да и почти невозможно. Странный титул — Месьор, в котором одновременно и почтение, и неуверенность в статусе носителя. И этот странный Дворец, величественное здание, носящее столь явные следы запустения и намеренного — озлобленного — разрушения. Так мог бы обращаться какой-нибудь иноземный завоеватель с родовым гнездом прежней династии; Палома готова была поручиться, что нынешний граф поселился в замке, построенном недавно, специально для него; и то, что Грациан — единственный обитатель этих руин, тоже сказало ей о многом. Ну, и еще множество деталей…

— Все очевидно — для того, кто умеет видеть, — произнесла она коротко.

Калека улыбнулся.

— Воистину так. Ну что же… Даже если бы вы намеренно задались целью доказать, что вы — именно та, кто мне нужна, вам это едва ли удалось бы лучше.

— А я нужна вам?

— Ну, разумеется! — Теперь он смеялся. — Очаровательная женщина… вы станете украшением моего двора.

— Если меня не казнят через одну луну. Что у вас делают с осужденными на смерть? Вешают? Сжигают живьем? Отрубают голову?

— Четвертуют, — в тон ей отозвался Грациан, невозмутимо, точно речь шла о погоде. — Но вам это пока не грозит.

— Пока?

— Конечно. У вас все же целая луна в запасе.

— В запасе? Но для чего?

— Чтобы снять с себя обвинение в убийстве, разве не помните? Закон Эмбория Первого, на который вы так удачно сослались… Или вы желаете кончить дни на плахе? Это была бы ужасная потеря, моя дорогая…

Наемница начинала чувствовать, что хваленая смекалка и самообладание начинают ей изменять. Этот странный человек словно продумал все наперед, просчитал на дюжину ходов. Как будто знал заранее все, что должно произойти. Но как — если она и понятия не имела ни о каких законах Эмбория, пока черноволосый стражник не подсказал ей…

— Меня удивляет лишь одно, — процедила она сквозь зубы. — То, что вам пришлось особо извещать слуг, чтобы стол накрыли на две персоны. Могли бы сказать им об этом сразу с утра…

Несколько мгновений он смотрел на нее с искренним изумлением — а потом разразился хохотом. И, отсмеявшись, произнес:

— Сдаюсь, вы уличили меня и сразили окончательно. Я забыл. Можете себе представить, еще подумал за завтраком, что нужно бы предупредить повара — и забыл. О, горе!..

Теперь засмеялась и Палома. А что ей еще оставалось делать?

— Но что мне помешает сбежать из вашего проклятого городка при первой возможности?..

Калека покачал головой.

— Здесь нет глупцов, моя дорогая. Описание твоей внешности — весьма приметной, осмелюсь сказать, — нынче же будет у каждого стражника. Особенно у тех, что охраняют городские ворота…

— Ха! — Она отметила, что его тон стал более фамильярным, он перешел с ней на «ты», и сама Стала говорить резче. — Как будто это меня остановит!..

— Возможно. Ибо есть и кое-что еще.

— Что же? — Она не собиралась сдаваться. О, нет. Не для того судьба подарила ей эту отсрочку! — Что удержит меня здесь?

— Точнее — кто. Я. Не забывай, тебя отдали под мою опеку, а это значит, я отвечаю за тебя головой. Признаюсь, несмотря ни на что, жизнь мне все же дорога… так что я просто обязан помешать тебе скрыться. И, можешь поверить, у меня это получится.

Крепкое словцо готово было сорваться у нее с языка — но Палома сдержалась. Нельзя показывать свою слабость. Он из тех, кто воспользуется этим без зазрения совести.

С ледяным спокойствием наемница осведомилась:

— И каким образом, позволь узнать?

— Во-первых, моей личной страже отдан приказ убить тебя, если ты переступишь порог своих покоев без моего особого разрешения. Они сделают это. И, не питай иллюзий, это не те городские олухи… Мои парни знают свою работу. Их отцы и деды… — Он криво усмехнулся шутке, понятной лишь ему одному, — они служили еще моим предкам!

— Все равно. — Девушка тряхнула головой. — Заключенный всегда упрямее тюремщика. Я убегу.

— Не захочешь.

— Что-о?

Грациан улыбался. Улыбка у него была, как у сытого кота, поймавшего мышь.

— Не захочешь, я сказал. И сама себе станешь лучшим сторожем.

— Поясни.

Калека, не торопясь, отхлебнул вина из высокого бокала. Пленнице он выпить не предлагал. А сейчас наслаждался, тянул молчание.

Палома понимала, что заговорить — это дать ему очередное преимущество, уступить в этом поединке воли. Но она была слишком измотана. И — да будь оно все проклято в конце концов!..

— Чего ты хочешь от меня? Зачем все это? Что ты задумал?

Он молчал еще несколько мгновений, оценивающе глядя на девушку, в волнении комкавшую камчатную салфетку. А когда заговорил, голос его был совсем иным — мягким, убаюкивающим.

Так приручают хищников, внезапно подумалось ей. Сперва доводят до исступления, а затем ломают волю лаской и лакомством…

— Должно быть, ты теряешься в догадках, что же случилось там, на суде. Какой-то незнакомец, который прежде ни разу в жизни тебя не видел и даже не знал твоего имени, спас тебя от плахи — и поставил на кон собственную жизнь. Зачем? Ты же не столь наивна, чтобы решить, будто я сделал это, очарованный твоими прелестями — хотя они и несомненны.

Наемница покачала головой.

— Но ведь и ты не так наивен, чтобы решить, будто это налагает на меня какие-то обязательства! Я ни о чем тебя не просила. Ты сделал это по собственной воле — тебе и нести ответственность за свое решение.

Рискованно было говорить ему об этом — но Палома решилась сыграть в открытую. Грациан слишком умен, чтобы не понимать всего этого. Значит, у него должен быть какой-то план. На что-то же он рассчитывает…

— Совершенно верно, моя дорогая. — Он кивнул, с таким довольным видом, будто она сказала именно то, чего он так ждал. — Благодарность, честь, совесть… все это прекрасные качества, и я не сомневаюсь, что ты наделена ими в полной мере, однако я не стал бы ставить на них. Ибо ставкой, осмелюсь напомнить, является и моя собственная жизнь. Так что нужен крючок посерьезнее.