Тимофей Ермолаев - Сказки злого сказочника

— Догулялся уже, — мужчина снял фартук, запорошенный древесной крошкой, и швырнул его в угол. — Матушка, лучше бы тебе выглянуть на улицу. К моему брату пришли гости.

Женщина засуетилась.

— Скоро у меня совсем не будет заказчиков, — мрачно обронил мужчина, плюнул и ушёл в другую комнату.

На улице перед домом толпились люди. Среди них были соседи, представители муниципалитета и совсем незнакомые люди. Невдалеке, делая вид, что заняты каким-то делом, торчали полицейские. Детей почти не было видно.

Когда на пороге появилась хозяйка дома, один из толпы, секретарь муниципалитета Пер Скитфогель принялся громко что-то читать по бумажке:

— Давид Вальгот! В связи с участившимися жалобами в твой адрес, мы приняли на себя…

Тут его прервали:

— Это не он, это Катрина, его мать.

— Здравствуйте, добрые люди! — приветливо поздоровалась женщина, ей никто не ответил.

Господин Скитфогель опустил бумажку, поправил очки, убедился, что на пороге стоит вдова Вальгот, мать вышеупомянутого Давида, и погрузился в задумчивое молчание.

— Катрина, а не могла бы ты позвать сюда своего младшего сына? — подал голос заместитель начальника налогового управления Дритманн.

— У нас к нему дело, — добавил ещё кто-то.

— Его нет, — развела руками Катрина.

Её тихий спокойный ответ почему-то вызвал ропот неодобрения.

— Тогда мы обыщем дом, — повысив голос, объявил Дритманн.

— Нет в том нужды, я тут, — сказал кто-то в стороне.

Чуть дальше по улице, прислонившись к соседнему дому, стоял черноволосый и черноглазый юноша в тёмной одежде. Вид у него был уставший, какой-то болезненный, но, тем не менее, упрямый и даже вызывающий. Это и был Давид.

— А-а-а! — закричал кто-то. — Он вылез из-под земли!

Предположение было более чем глупое, однако все люди встрепенулись и бросились в сторону юноши, и намерения толпы были вовсе немирные. Поняв это, Давид пустился наутёк. Толпа начала его преследование. Дикие вопли и гневные выкрики заполнили тихие улочки.

— Держи чернокнижника! Долой колдуна! — вот что можно было разобрать.

Среди бегущих неведомо как оказался и Виктор Вальгот, брат Давида. Он безумно орал вместе со всеми. Давид мчался изо всех сил. На его спине специальным ремнём была прикреплена небольшая лопата, сейчас она безжалостно колотила своего хозяина.

Расстояние между жертвой и преследователями начало понемногу увеличиваться. Кто-то в толпе упал, и его тут же затоптали. Преследователи взвыли. Похоже, сегодня им было не суждено свершить акт общественного возмездия. Окраина города была уже близка. Но тут в Давида полетели камни. Несколько попали в окна домов, но кто-то, более меткий, угодил прямо в голову юноши. Давид по инерции пробежал ещё несколько шагов и рухнул на мостовую.

Небо потемнело, загрохотал гром.

— Так значит, там всё же лучше, чем здесь? — услышал он звонкий, прекрасный голос.

— Здесь? Я уже умер? — Давид с усилием открыл глаза, и его тут же ослепил яркий свет.

— Умер? — девушка рассмеялась. — Нет-нет. Ты же сам говорил, что в этом месте смерти нет.

— Клавдия?

Девушка перестала смеяться и умолкла. Зрение постепенно возвращалось к Давиду. Он увидел светлую просторную комнату, огромные окна с прозрачными, как хрусталь, стёклами, снаружи — голубое небо, а у кровати стояла хозяйка этого дома. Это была юная девушка в сверкающем, словно ртуть, платье необычного покроя. Прекрасное лицо, правда, портило отсутствие каких-либо чувств. Глаза девушки сияли и искрились.

— Клавдия… — повторил Давид.

Голова его кружилась, но он всё же сумел выбраться из кровати и подняться. Они не виделись много лет. Тогда он был ниже её на голову, сейчас же всё было наоборот. Он превратился в мужчину, высокого и широкоплечего, она же так и осталась чуть ли не девочкой-подростком. Ему приходилось смотреть на неё сверху вниз.

— Прошло столько времени… — пробормотал Давид.

— Ерунда, — резко ответила хозяйка. — Всего несколько мгновений. Ты сможешь идти?

Он, поморщившись, кивнул. Ощущение было такое, словно ему в темя воткнули толстый железный гвоздь.

— Тогда идём, поешь. Я приготовила для тебя суп. Полагаю, тебе просто необходимо подкрепиться.

Давид подумал, что лучше бы ему было остаться в мягкой постели, но, улыбнувшись, последовал за Клавдией по длинному светлому коридору. В конце пути ноги его внезапно стали ватными, и ему пришлось опереться на её крепкое, словно стальное, плечо.

В этом зале он тоже уже бывал. Но тогда стол был для него слишком высок, а стулья — слишком широкими. Давид сел на указанное ему место. Клавдия действительно приготовила ему завтрак — налила в тарелку воды, добавила консервированной тушёнки и подогрела всё это до кипения. Рядом она положила серебряную ложку. Давид с внезапно проснувшимся аппетитом съел несколько ложек варева. Клавдия сидела напротив и смотрела на него с какой-то лёгкой печалью.

— Ты постарел, — подвела она грустный итог, — очень изменился. И сомневаюсь, что изменился в лучшую сторону. Чем же ты занимался всё это время? Всё те же глупые игры? — тут Клавдия насмешливо улыбнулась.

— Учился, — кратко ответил Давид. — Теперь вот работаю.

— Странно же вознаградили тебя за твою работу.

— Это связано не с работой, — Давид вздохнул. — Тому виной… глупые игры, как ты это называешь.

— Расскажи подробнее, — потребовала Клавдия.

— Я изучал историю и решил побеседовать с отцами-основателями города. Их имена вспоминают сейчас с гордостью и почтением. Ведь это — наше славное прошлое. И я побеседовал с ними.

— Побеседовал с мёртвыми? — уточнила она.

Давид кивнул.

— Разве тебе не говорили, что разговоры с мертвецами к добру не приведут? — с усмешкой спросила Клавдия.

— В моих действиях не было ошибок! — вскинул голову Давид. — Всё было правильно. Вот только я узнал много такого, о чём не пишут в учебниках. Почти все отцы города оказались мерзавцами и подлецами, убийцами, насильниками и клятвопреступниками.

— Вы все такие, — тихо заметила Клавдия. — Почти все.

Давид замолчал.

— У тебя не хватило ума держать рот на замке? — спросила Клавдия после затянувшейся паузы. — Ох, Давид, Давид…

— Я не болтал об этом на каждом углу, — возразил юноша. — Полагаю, разума у меня всё же более, чем честолюбия. Я рассказал об этом только своему другу. Только своему лучшему другу. Но почему-то вскоре об этом узнали все. Правнуки и праправнуки вознегодовали. Меня начали обвинять в каких-то ужасных поступках, в том, чего я не совершал!

— Идём, примешь ванну, — прервала она его возмущённые речи, увидев, что он уже сыт. — Ты грязный, и от тебя плохо пахнет. И надо сменить тебе повязку.