Джей Лейк - Зеленая

Так я впервые познакомилась с ножницами, и они меня испугали. Неприятно было и мерзнуть голышом под северным неярким солнцем. Госпожа Тирей начала ощупывать мне спину, плечи, бедра. Немилосердно толкая и тыча в меня кулаком, она отрывисто приказывала:

— Вытяни вперед правую руку! Держи, не опускай!

— Покажи зубы. Шире рот, девочка!

— Наклонись… Дотронься до земли. Ладонями!

Осмотр был безболезненным, но тщательным. Наконец женщина-утка снова встала передо мной.

— Не думаю, что молодой щеголь заглядывал тебе в кишечник.

— Он не… — заговорила я, но она снова отвесила мне затрещину:

— Когда я захочу, чтобы ты ответила, я назову тебя «девочка».

Даже тогда я еще помнила слово, бывшее моим именем. Я невольно ответила на родном языке:

— У меня есть…

От удара голова у меня зазвенела.

— Девочка, всякий раз, как я услышу от тебя хоть слово на твоем грязном, собачьем языке, ты будешь десять минут стоять с горячими угольями во рту!

Я кивнула; слезы жгли мне глаза.

Слова, все сводилось к словам. Федеро подчинил отца своей воле с помощью слов задолго до того, как вручил ему мешочек с монетами — выкупом за меня. Северные люди продолжали переделывать меня словами.

Ничего, думала я, когда-нибудь я овладею всеми их словами!

Госпожа Тирей поволокла меня на крыльцо под галереей и велела встать у столба. Сама она куда-то ушла, но вскоре вернулась с половником, в котором лежали горячие угли. Запихивая их в рот, я давилась и кашляла, но молчала. Про себя я решила, что больше не дам ей повода бить меня. Судя по всему, женщине-утке очень нравится поднимать на меня руку. Так вот, я не доставлю ей такого удовольствия!

Я плакала молча; грудь разрывало от кашля, который я пыталась подавить. Я не сводила с нее глаз, и сердце мое закрылось.

Спустя какое-то время женщина-утка подтолкнула ко мне пустое ведро.

— Выплюнь! — приказала она. — Смотри, не испачкай мой пол своей грязной слюной, деревенщина! — После того как я выполнила приказ, давясь и задыхаясь, она протянула мне кружечку тепловатой воды и приказала прополоскать рот.

Тогда я еще подумала: интересно, а ее саму когда-нибудь заставляли держать во рту горячие угли? Ее избивали за произнесенное слово?

— Думаю, мы с тобой поняли друг друга, — объявила госпожа Тирей. — Итак, ты находишься на Гранатовом дворе при доме Управляющего. — Тогда эти названия казались мне лишь странными словами; не сразу разгадала я их истинный смысл. — Как заведено, ты — единственная кандидатка, которая живет здесь. Твой мир ограничен стенами. Ты не увидишь никого, за исключением тех, кого я буду к тебе приводить, не будешь разговаривать ни с кем, если я предварительно тебя с ними не познакомлю. Ты принадлежишь мне и своим наставницам до тех пор, пока Управляющий не отдаст другого приказа. — Госпожа Тирей скорчила презрительную гримасу: — Грязная маленькая иностранка! Сомневаюсь, что тебе повезет!

Она ткнула пальцем в ведро и кружку:

— Сейчас я покажу тебе, где их вымыть. Потом проведу по всем комнатам твоего мира. Ты понимаешь меня, девочка?

— Да, госпожа Тирей, — ответила я вежливо, чтобы не оскорбить ее, но вместе с тем и не униженно.

Потом мы попали на кухню Гранатового двора.

Гораздо позже я поняла, что все дворы при доме Управляющего названы по растущим в них деревьям. В нескольких случаях дворы назывались в честь деревьев, которые когда-то там росли. И Гранатовый, и Персиковый, и Кленовый дворы, в сущности, были очень похожи. Можно сказать, что меня поселили на особом предприятии, где медленно и бережно выращивали и воспитывали женщин определенного рода. Процессом воспитания управляли безжалостные мегеры, которые с удовольствием выискивали в кандидатках погрешности и отбраковывали их, словно треснутые чашки.

Первый этаж строения в Гранатовом дворе оказался весьма простым в плане. Крайней с восточной стороны была кухня. В ней поместились бы несколько папиных хижин. На кухне стояли плиты трех размеров, два больших очага и множество очажков поменьше. На столах лежали огромные куски обработанного дерева, отполированного камня и странной пористой глины. С крючьев на потолке и на стенах свисали кастрюли, горшки и прочая кухонная утварь самых причудливых форм и размеров; на полу стояли мешки с зерном, кореньями и разными продуктами. В тазах мыли и полоскали посуду. Был на кухне даже огромный ларь, наполовину заполненный льдом.

Недоставало только ножей. Еще на «Беге фортуны» я побывала на камбузе и поняла, что ни один повар не готовит пищу без острого ножа. Может, здешние повара готовят с помощью каких-то неизвестных приспособлений или постоянно носят свои ножи с собой?

Хотя госпожа Тирей дала мне вволю насмотреться, я ни о чем ее не спрашивала. В конце концов, она ведь со мной не заговаривала.

Некоторые уроки усвоить не так трудно.

Рядом с кухней находилась столовая. Длинный стол, отполированный до блеска, напомнил мне карету Федеро. У стола стояли высокие и тонкие стулья, по виду такие хрупкие, что и меня бы не выдержали, не только взрослых. В то время как стены кухни были облицованы кирпичом и огнеупорной плиткой, стены в столовой были обтянуты материей цвета светлого янтаря с золотыми проблесками. Столовую расписала чья-то искусная рука. Я увидела множество птичек размером не больше моего ногтя; несмотря на крошечные размеры, птички были выписаны во всех подробностях. На место глаз кто-то вставил зеленые камешки размером меньше кунжутного семечка.

Крошечные птички большими стаями вились вокруг деревьев, которые я приняла за ивы. Все листики и веточки деревьев также были прорисованы очень тщательно. Между деревьями бежал ручей, извиваясь над низкими шкафчиками, которыми были уставлены стены столовой. В прозрачной воде сновали пестрые рыбки, росли камыши и цветы.

Теперь я понимаю, что столовую много лет подряд расписывал какой-то художник, приговоренный к такой участи волей Управляющего. В первый день рисунки показались мне такими живыми, что захотелось в них войти.

Да, меня так и подмывало броситься к стене и войти в нее. Нарисованные птички казались красивыми и свободными. С первых дней жизни в Медных Холмах я сознавала: когда-нибудь я отсюда уйду. А птички останутся тут навечно. Они заперты. Пусть они бессмертны, но неподвижны на обтянутой тканью стене.

Госпожа Тирей толкнула меня вперед. Красивую столовую пришлось покинуть почти сразу.

Центральная комната первого этажа выходила во внутренний двор. В плохую погоду можно было задвинуть потайные панели, но в остальное время низкие сиденья и мягкие скамьи не были защищены от шума и ветра. В этой комнате также имелся очаг. Вдоль одной стены стояли рамы; на полочках лежали орудия для различных ремесел. У другой стены на полке лежали свитки, стояли книги и переплетенные стопы пергамента и парчи. Посередине стеллажа открывалась дверь.