Ирина Анненкова - Мой личный чародей

С визгом шарахнулись в разные стороны перепуганные женщины. Я ещё успела увидеть, как расширились от ужаса малахитовые глаза Смеляны, как змеиная улыбка тронула тонкие губы Валины, и каким торжеством полыхнуло лицо надменной Дивеи. А потом черное пламя взметнулось вверх и сомкнуло свои лепестки над нашими со Степкой головами. У моих ног стала закручиваться воронка мрака — сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее. Последнее, что я почувствовала, это то, как клубящийся вихрь начал нас затягивать — а дальше всё поглотила непроглядная чернота…

Глава вторая

"Каждая пипетка мечтает стать клизмой".

(Мальчик-с-пальчик)

"Свойства женщин — плакать, ткать и обманывать".

(Я.Шпренглер, Г.Инститорис, "Молот ведьм")

Первым ко мне вернулось обоняние. Я всё ещё барахталась в плотных потоках мглы, беспросветной, беззвучной и бесконечной, но мой нос уже начал улавливать знакомые и незнакомые запахи. Пахло сырым камнем, раскаленным железом, старым пергаментом, горячим воском и немного прелью. Чуть-чуть — тухлятиной. Остро и тонко — кристаллами каких-то минералов. К ароматам подсушенных на солнце трав — мяты, горчинника и болиголова — примешивалась едва уловимая, но от этого не менее противная вонь паленых птичьих перьев.

Затем я услышала, как тоненько и ритмично поскрипывает гусиное перо. Совсем рядом со мною кто-то старательно и азартно строчил на листе пергамента, бесцветным голосом мыча неразборчиво себе под нос. Что-то несколько раз звякнуло.

Во рту появился мерзкий привкус железа — похоже, кровь. И тут же я почувствовала нарастающую боль во всем теле, особенно в спине, лежащей на чем-то крайне твердом, холодном и негостеприимном.

И только после этого мои до этого момента крепко зажмуренные глаза распахнулись — и не увидели ничего. Там, куда меня забросила воронка черного пламени, оказалось совершенно темно. Я испуганно заморгала, попыталась повернуть голову и, не удержавшись, застонала от боли.

— Очнулась? — поинтересовался равнодушный голос, а потом велел: — Встань!

Ха! Вот интересно, как? Стиснув зубы, я перекатилась на бок и попыталась приподняться на локте с тайной надеждой разглядеть говорящего.

Бамммс! Локоть вывернулся из-под меня, и я больно и гулко приложилась головой о каменный пол, на котором лежала. Это что, тоже часть обряда??!! Что-то я не припомню таких душераздирающих подробностей. Впрочем, родни у меня было мало, и единственный раз в жизни мне довелось принимать участие в Роданице ещё при жизни родителей, в возрасте приблизительно пяти лет…

— Я велю тебе встать! — без какого-либо выражения повторил голос.

Мне безумно захотелось сказать на это что-нибудь такое доброе-предоброе, но, к моему искреннему сожалению, такая роскошь, как дар речи, ко мне пока не вернулась. Ну, ничего, я постараюсь не забыть о своем скромном желании до тех пор, пока не смогу говорить…

Вторая попытка оказалась успешнее — я сумела сесть. Теперь я сидела на пыльном каменном полу, стараясь восстановить перебитое непомерным усилием и жестокими укусами боли дыхание и вглядываясь в поскрипывающий и позвякивавший мрак. Похоже, что тот, кто увлеченно скрипел пером, в освещении не нуждался.

— Встать, а не сесть! — спокойно велел голос, а затем раздался щелчок, и нечто сильное и цепкое, послушное его воле, подхватило меня под мышки, вздернуло вверх и поставило на ноги.

Хорошо хоть сразу не отпустило — приложилась бы я тогда об пол не слабо…

Шатаясь на нетвердых ногах, я попробовала поймать равновесие, но правая нога подвернулась, и, если бы не удерживавший меня невидимка, валяться бы мне снова в пыли. Раз за разом я делала попытки устоять на месте без посторонней (и крайне неприятной) поддержки, но лишь какое-то время спустя мои колени перестали противно трястись. Теперь я была почти уверена, что не хлопнусь на пол, как только меня перестанут держать. Однако невидимые руки не торопились исчезать, не давая мне двинуться с места. Внезапно в десятке локтей от меня ярким ровным светом вспыхнуло с полторы дюжины свечей в высоком круглом подсвечнике, заставив меня снова зажмуриться и прикрыть локтем немилосердно заболевшие глаза, в которых радостным хороводом закружились черные блескучие мушки.

Когда мне, наконец, удалось проморгаться и прогнать противных насекомых, я обнаружила, что нахожусь в просторной комнате, сплошь заставленной высокими книжными шкафами, а нечто, удерживающее меня в вертикальном положении, и впрямь оказалось невидимым.

Витой серебряный шандал стоял на широком столе, заваленном свитками пергамента и книгами в тусклых неопрятных переплетах. В промежутке между рукописными холмами я разглядела древнего-предревнего старичка в темной мантии, круглой черной шапочке и редкой седой бороде, занимавшей, впрочем, довольно много места на сморщенном лице. Второе по величине место отводилось носу, увесистому, кривому и бугристому. Старикан что-то увлеченно записывал, изредка заглядывая в лежащую перед ним разлохмаченную книгу самого недружелюбного вида. Он не обращал на меня ни малейшего внимания — как, впрочем, и на загоревшиеся свечи. Я нерешительно кашлянула.

— Первая не заговариваешь. Ждешь, когда к тебе обратятся. Отвечаешь только на поставленные вопросы, — с прежним равнодушием поведал мне старичок, не поднимая глаз. — И не вздумай тут колдовать — хуже будет.

Ничего себе! Похоже, уже пора бы мне и разозлиться! Что, в конце-то концов, за ерунда? Однако, прислушавшись к себе, я вдруг поняла, что законная злость (а вместе с нею и раздражение с негодованием) трусливо пятится назад. Причем не просто пятится — норовит забиться в самый дальний угол, будто ее тут и не было! А на освободившемся месте широкой мощной волной неторопливо и уверенно разворачивается страх. Даже не просто страх, а Страх, Ужас! Мне захотелось свернуться в клубочек, закрыть голову руками, зажмуриться и заткнуть уши, лишь бы не видеть и не слышать свирепого торжества, с которым они накатывали на мою душу. Огни свечей затрепетали и полыхнули кострами…

Колоссальным усилием воли я стряхнула с себя наваждение. Свечи мигнули и снова загорелись ровным желтоватым светом.

— А ты сильнее, чем я думал, — старый гриб на мгновенье оторвался от своей писанины и мельком глянул на меня. — Впрочем, вряд ли в данной ситуации это что-либо для тебя изменит…. а вот для меня… хмм-м!

Я недоуменно моргнула.

— Сядь, — дед сухо кивнул на обтянутый блестящей полосатой тканью стульчик. — Да, и если хочешь, то можешь забрать себе животное, которое тут появилось вместе с тобою. Хотя, если оно тебе не нужно, я сам найду ему применение.