Вера Камша - Белая ель

— Вот так и лежи, — шепнул витязь, — я хочу запомнить. Твои волосы — почти серебро. Теперь ты будешь вплетать в них осень. Смотри!

Миклош поднял светлую прядь, ему так нравится, что у нее волосы, длиннее, чем у его сестер. В серебристых волосах запуталось что-то красно-желтое. Так вот что коснулось ее щеки. Шелк!

— Как скажешь, — зеленые глаза агарийки сверкнули весенними листьями, — если хочешь, что б я стала фульгой, я ей стану.

— Не хочу, — Миклош чмокнул супругу в пополневшую грудь и решительно прикрыл ее недошитым пологом, — зачем мне бабочка, что я буду с ней делать? И вообще я должен тебе кое-что сказать. Закатные кошки, ну почему, когда я иду к тебе по делу, ты такая красивая?

— А когда ты приходишь просто так? — она готова была до бесконечности вести разговоры сразу ни о чем и обо всем, потому что это были разговоры о любви.

— «Просто» я прихожу ночью, — засмеялся Миклош, — темно, и я тебя не вижу. Может и впрямь о делах лучше говорить по ночам, а днем мы найдем чем заняться и без этого… Хотя, нет, отец не даст.

Наследник Матяша легко поднялся с ковра из медвежьих шкур и с улыбкой взглянул на жену, отчего по телу Аполки пробежала теплая волна. Миклош погрозил ей пальцем и вздохнул

— Мне придется уехать, а тебе остаться.

— Надолго? — выдохнула Аполка.

— На месяц, может меньше. Может, больше

— Возьми меня с собой, — прошептала женщина, глядя на сразу потускневший рисунок.

— Не могу.

— Это… Это война!

— Глупости, — Миклош поцеловал ее в нос, — нет сейчас никакой войны, но если я могу скакать на тебе, это не значит, что ты можешь скакать на лошади.

— Куда ты едешь? — не все ли равно, куда. Его не будет здесь, с ней целый месяц. Как же это страшно!

— В Сакаци. Старик Карои женится. Отец ехать не может, придется мне.

— На ком женится? — пролепетала Аполка, понимая, что ненавидит этого самого Карои, к которому едет Миклош.

— Откуда мне знать, — хмыкнул супруг, — но бабенка, видать, дошлая. Железного Пала окрутить уметь надо. Отец и не чаял, что Карои себе пару отыщет, а вот поди ж ты!

Черная Алати была прекрасна! Миклош Мекчеи всегда любил эти края, а еще он дорогу и свободу, а сейчас эти два слова для него слились в одно. Он вырвался из столицы, впереди был целый месяц плясок, песен, старого вина и молоденьких красавиц.

Не то, чтоб Миклош тяготился своим браком, могло быть и хуже, но витязь не коза и не корова, на одной траве захиреет. Развлекаться ж на глазах у Аполки молодой супруг не хотел — уж больно трепетной и слабенькой была агарийка. Такую обижать то же, что ребенка. Отец тоже бы не одобрил. Старик не уставал повторять, что с дочерью герцога Штранского им повезло, и был прав. Как муж Миклош мог смело гордиться изумрудными глазами жены и роскошными серебристыми косами. Если после родов Аполка избавится от своей худобы, она будет просто красавицей, но, самое главное, агарийка не оказалась змеей в постели. Святоши и король прогадали, настояв на этом браке, а тесть, того и гляди, станет не только родичем, но и союзником.

Куда не глянь, огорчать Аполку было нельзя, но чего глаза не видят, о том сердце не болит. Миклош твердо решил порезвиться на славу. Будущий господарь всю дорогу пребывал в отменном настроении, но дальше поцелуев с хорошенькими служанками не шел. Зачем? В Сакаци будет все и сразу. За хороший стол нужно садиться голодным.

Будущий господарь всю дорогу пребывал в отменном настроении, но дальше поцелуев с хорошенькими служанками не шел. Зачем? В Сакаци будет все и сразу. За хороший стол нужно садиться голодным, а наследник Матяша был голоден и при этом весел. Он с наслаждением шутил со своими витязями, горячил коня при виде молоденьких крестьянок, а на переправе через разлившуюся Яблонку подхватил в седло топтавшуюся на берегу чернявую девчонку, обещавшую лет через пять стать настоящей красавицей. Малышка хохотала, била в ладоши, а потом, на середине переправы, вдруг поцеловала витязя в губы. Совсем по-взрослому. Миклош пришел в восторг и на прощанье бросил смешливой нахалке золотой.

— Вырастешь, я за тобой приеду!

— Лучше я за тобой, — фыркнула малявка, хватая подарок, — ты еще забудешь.

Миклош расхохотался и вытащил из седельной сумки жемчужное ожерелье. Ну и что, что он вез его невесте Карои, он много чего вез, от пасечницы, в одночасье ставшей господаркой, не убудет

— Лови! — да когда за мной придешь, не забудь надеть. А то не признаю

— Признаешь, гици, — негодяйка ловко ухватила подарок, — ой, признаешь. Девчонка тряхнула вороными космами и исчезла среди высоких, по грудь коню, росных трав.

— У, шальная, — одобрил Янош, — сразу видно, сердце с перцем.

Сердце с перцем, вот чего не хватало Аполке с ее вышивками и сказками. Перца! Огня, шальной улыбки, громкого смеха, острого словца.

— Эх, — Миклош пустил коня рысью, — сестрицу б ей, старшую.

— Двух, — поправил лучший друг, — а, может, свернем в село, спросим, чья такая?

Миклош на мгновенье задумался и покачал головой.

— Не с руки нам опаздывать. Пал обидится. Ну а на обратном пути, чего б и не свернуть?

3Шитая белыми розанами блуза, алые юбки с золотой каймой, золотые мониста! И это все ее! Барболка Чекеи обмирая от восторга, примерила свадебный наряд. Если б только господарь мог увидеть свою невесту в эдаком великолепии, но Пал Карои ослеп в бою. Потому-то он и смотрел мимо, а она, дура такая, решила, что чем-то провинилась. Барболка б душу отдала за то, чтоб вернуть любимому глаза, но охотников излечить господаря не находилось. Это в сказках приходит на закате старик, творит чудеса и просит за них или душу, или жизнь, или сына.

Девушка вздохнула и тут же, улетевшая было радость, вновь нахлынула сверкающей волной. Пал Карои ее любит! Даже, не видя лица. Услышал в дороге песню и потерял сердце. Он сам так сказал, просто из-за своей слепоты не признался. Теперь Барболка была благодарна сгинувшему Фереку и его подлой мамаше. Если б ни они и не странная поскакушка, она б никогда не прибежала в Сакаци и всю жизнь прожила без седого господаря с орлиным лицом.

И все-таки хорошо, что она красавица. Палу никто не скажет, что он женился на уродке, у которой только и есть хорошего, что голос. А она любит его и таким, хотя жаль, что он не увидит ее в алых сапожках и венке из калины. Барболка несколько раз повернулась перед зеркалом, теперь у нее было большое зеркало, больше, чем на мельнице, подмигнула глядящей из стеклянной глубины богачке, сменила свадебные одежки на платье попроще и помчалась на кухню.

— Та все хорошо, гица, — стряпуха Моника, краснощекая и грудастая прямо-таки сияла, — такие пироги, впору самому Матяшу.