Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Реликвии Смерти

— Так мы идем или нет? — взревел дядя Вернон, в очередной раз появляясь в дверях гостиной. — Мне казалось, что у нас плотный график!

— Да — да, так и есть! — Дедалус Диггль все это время наблюдал за происходящим с весьма озадаченным видом, но после слов дяди Вернона явно взял себя в руки. — Нам действительно уже пора. Гарри… — он бросился вперед и пожал гаррину руку двумя своими. — …удачи. Я надеюсь, мы еще встретимся. Все надежды волшебного мира на тебя.

— О, — ответил Гарри. — Ага. Спасибо.

— Прощай, Гарри, — Эстия тоже пожала ему руку. — Наши мысли будут всегда с тобой.

— Надеюсь, все будет хорошо, — сказал Гарри, глянув на тетю Петунию и Дадли.

— О, я уверен, что мы в конце концов станем друзьями не разлей вода, — весело произнес Дедалус, взмахнув шляпой и покинув комнату. Эстия последовала за ним.

Дадли мягко освободился от объятий матери и подошел к Гарри, который подавил возникшее у него желание припугнуть его магией. Затем Дадли протянул ему свою огромную розовую руку.

— Черт возьми, Дадли, — сказал Гарри на фоне возобновившихся всхлипов тети Петунии, — неужто дементоры сделали из тебя другого человека?

— Нинаю, — пробормотал Дадли. — До свидания, Гарри.

— Ага, — Гарри протянул свою руку и обменялся с Дадли рукопожатием. — Может, увидимся еще. Береги себя, Большой Ди.

Дадли почти удалось улыбнуться, после чего он неуклюже выбрался из комнаты. Гарри расслышал его тяжелые шаги по гравийной дорожке, затем хлопнула дверь автомобиля.

Тетя Петуния, чье лицо было погружено в носовой платок, при этом звуке огляделась. Похоже, она совсем не ожидала остаться наедине с Гарри. Поспешно запихнув мокрый носовой платок в карман, она сказала: «Ну — пока» — и зашагала к двери, не глядя на него.

— Пока, — ответил Гарри.

Тетя Петуния остановилась и оглянулась. Какое–то мгновение Гарри испытывал необычное чувство, что она хочет ему что–то сказать: она окинула его странным, неуверенным взглядом, и, казалось, слова вот–вот сорвутся с ее губ — но затем, чуть дернув головой, она поспешила прочь из комнаты вслед за мужем и сыном.

Глава 4. Семь Поттеров

Гарри взбежал обратно в свою спальню и добрался до окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как машина Дурслей выворачивает с подъездной дорожки и едет прочь по улице. Цилиндр Дедалуса был отчетливо виден на заднем сиденье, между головами тети Петунии и Дадли. Доехав до конца Оградного проезда, машина свернула вправо, ее окна взблеснули алым, отразив свет садящегося солнца, и она исчезла.

Гарри взял клетку Хедвиг, свою Молнию и рюкзак, внимательно окинул последним взглядом ставшую неестественно чистой спальню и начал медленно и осторожно спускаться вниз в прихожую, где и разместил клетку, помело[20] и рюкзак у подножия лестницы. Стремительно темнело, вся прихожая погрузилась в сумеречные тени. Это было очень странное ощущение — стоять здесь в полной тишине и знать, что скоро он покинет этот дом в последний раз. Давным–давно, когда Дурсли оставляли Гарри дома одного, уезжая развлекаться, часы одиночества были редкой радостью: задержавшись только для того, чтобы свистнуть что–нибудь вкусненькое из холодильника, он мчался наверх поиграть на компьютере Дадли или включал телевизор и щелкал каналы в поисках чего–нибудь интересного. Сейчас, вспоминая эти случаи, он испытывал странное ощущение пустоты; он словно вспоминал младшего брата, которого больше нет.

— Не хочешь последний раз глянуть на этот дом? — спросил Гарри у Хедвиг, по–прежнему обиженно прячущей голову под крыло. — Мы никогда больше сюда не вернемся. Ты не хочешь вспомнить все хорошее, что было? Я имею в виду, глянь на этот коврик у двери. Какие воспоминания… Дадли на него вырвало после того, как я спас его от дементоров… оказалось, что он таки способен испытывать благодарность, представляешь?.. А прошлым летом Дамблдор вошел через вон ту дверь…

На мгновение Гарри потерял нить своих мыслей, а Хедвиг совершенно не стремилась помочь ему вновь ее найти, упорно пряча голову под крылом. Гарри отвернулся от входной двери.

— А вот здесь, Хедвиг, — Гарри открыл дверцу под лестницей, — я раньше спал! Ты меня еще и не знала тогда — черт, как тут тесно, я и забыл уже…

Гарри оглядел выставку туфель и зонтов, припоминая, как он раньше просыпался каждое утро, глядя на нижнюю сторону лестничных ступенек, частенько украшенную одним–двумя пауками. В те дни он ничего еще не знал о своей истинной сущности; еще не знал, как именно погибли его родители и почему вокруг него все время происходят всякие странные вещи. Но Гарри помнил, какие сны его преследовали, даже в те дни: непонятные сны, в которых мелькали вспышки зеленого света, а один раз — дядя Вернон чуть не разбил свою машину, когда Гарри об этом рассказал — летающий мотоцикл…

Где–то поблизости вдруг раздался оглушительный рев. Гарри резко выпрямился и стукнулся головой о низкую притолоку. Задержавшись лишь для того, чтобы выпустить в воздух несколько любимейших ругательств дяди Вернона, он выбрался обратно на кухню, держась рукой за голову, и глянул через окно в темный сад.

Темнота словно пошла волнами, воздух начал дрожать. Затем, одна за другой, в поле зрения начали появляться фигуры людей, по мере того как прекращали действовать их Дезиллюзорные чары. Бόльшую часть сцены занимал Хагрид, щеголявший шлемом и очками и восседавший на колоссальном мотоцикле с черной коляской. Вокруг него прочие прибывшие слезали с метел, а двое — со скелетоподобных чернокрылых лошадей.

Распахнув заднюю дверь, Гарри поспешил к толпе. Со всех сторон раздались приветственные крики; Гермиона его обняла, Рон хлопнул по спине, а Хагрид воскликнул:

— Все нормуль, Гарри? Готов отвалить?

— Абсолютно, — ответил Гарри, радостно глядя на них всех. — Но я не ожидал, что вас будет так много!

— План поменялся, — проворчал Психоглазый, держа в руках два огромных баула; его волшебный глаз безумно вращался, глядя то в темнеющее небо, то на дом, то на сад. — Давай уберемся внутрь, а потом уж посвятим тебя в детали.

Гарри отвел прибывших обратно на кухню, где они все, смеясь и болтая, устроились на стульях, расселись на сверкающих кухонных столах тети Петунии или прислонились к девственно чистой кухонной технике: долговязый Рон; Гермиона, густые волосы которой были заплетены в длинную косу; Фред и Джордж, ухмыляющиеся идентичными улыбками; Билл, длинноволосый и исчерканный шрамами; мистер Уизли, лысоватый, с добрым лицом и чуть криво сидящими очками; Психоглазый, потрепанный в боях, одноногий, с ярко–синим волшебным глазом, бешено крутящимся в глазнице; Тонкс, чьи короткие волосы были ее любимого ярко–розового цвета; Люпин, еще более седой и испещренный морщинами, чем раньше; Флер, грациозная и прекрасная, со своей длинной серебристо–белой гривой волос; Кингсли, безволосый, чернокожий и широкоплечий; Хагрид, со своими неухоженными волосами и бородой, горбящийся, чтобы не удариться головой о потолок; и Мандангус Флетчер, маленький, грязный и печальный, с унылыми глазами бассет–хаунда и спутанными волосами. Гаррино сердце при взгляде на них, казалось, было готово вот–вот вырваться из груди и засиять; он любил их всех, даже Мандангуса, которого он пытался придушить при их последней встрече.