Память гарпии (СИ) - Ксения Оганесовна Таргулян
В два пятнадцать он поднялся, подтащил кресло к двери, взобрался, снял проклятые часы и швырнул их через комнату. Они разбились с ужасным грохотом, и его тут же охватил ужас, ведь он был в гостях. Теперь его накажут.
Энди заметался, выбежал в коридор, услышал возню в спальне взрослых. Он быстро обулся, схватил куртку и бросился вон из квартиры.
Несколько минут он просто бежал прочь по оживленным праздничным улицам. Здесь смеялись пьяные компании, и было довольно холодно. Куда идти? Он подумал, что лучше всю ночь тут промерзнет, чем вернется домой или в гости. А потом нашел идею получше. Он пойдет к своей маме. Когда, если не сейчас.
Уши вскоре заныли от холода, но он упорно шел к больнице, сторонясь особо пьяных встречных.
И вот грязно-желтое здание показалось за поворотом. Его окружал забор, но Энди легко протиснулся между прутьями. Двор почти не освещался. Робея, мальчик подошёл к дверям и дернул, но они были запреты. Он стучал и ломился, пока ему не открыл сторож — невысокий толстый дядька с жидкими седыми волосами.
— Ты что здесь делаешь, мальчик? С колядками, что ли, спутал?
— Я хочу повидаться с мамой, — упрямо заявил Энди.
— Так не приемные часы ведь. Ночь — ты чего удумал!
— Сегодня Новый год! Я должен с ней встретиться! Ну пустите, пожалуйста!
— Ты что же, один пришел?
— Мне можно! Папа разрешил.
Несколько секунд сторож оценивающе смотрел на него.
— Ну проходи, — сказал он добрее. — И где будем искать твою маму?
Энди назвал ее имя. Отделения он не знал. Сторож взял его за руку и повел к регистрационной книге и дальше по коридорам вглубь лечебницы. Ладонь у него была потной.
На тускло освещенных стенах многолетним слоями бугрилась штукатурка. Пучки проводов тянулись по углам. В одном из поворотов стоял запах мочи, в другом слышался приглушенный плач. Чем дальше они шли, тем больший ужас овладевал Энди. Он был храбрым мальчиком. Облазил все стены на заброшенной стройке, не боялся ни пауков, ни собак, ни контрольных. Но от коридоров психбольницы скручивало живот. Он плотнее стиснул зубы, чтоб обмануть собственный страх.
Наконец Энди увидел дверь с нужным номером и рванул к ней, выскользнув из пальцев сторожа. Он подергал ручку, но было заперто.
— Да что же ты вытворяешь? — возмутился сторож. — Я думал, ты рассудительный мальчик. Ну, не шуми.
Он щёлкнул ключами, и Энди увидел темную палату с четырьмя койками. Мама сидела на одной из них.
В темноте она напомнила ему привидение — большие впалые глазницы, спутанные волны русых волос. Она все равно была красивой, и Энди готов был кинуться к ней, но… Мама смотрела на него неодобрительно и холодно. Поэтому он подошёл медленно и замер возле ее кровати.
— П-привет, — робко сказал он. — С Новым годом?
— И тебя, — ответила мама удивлённо, словно и забыла про праздник. — Кто ты, мальчик?
Смысл её слов не сразу дошел до него. Он улыбнулся, пытаясь сдержать жгучие слезы.
— Это же я, мам. Андрей…
Он подшагнул ещё ближе. Вокруг она не разглядела его лица? Но мама смотрела отстраненно.
— Мой Андрюша? Нет, он же совсем кроха, — она улыбнулась, как будто заглянув в себя. — И волосики у него светлые.
— Так они… потемнели… Мама, это я! — крикнул он.
Другая женщина в палате внезапно заговорила. Ее речь, как витки проволоки, опутывала разум. «Они всегда так говорят… Они всегда так говорят…»
Энди начал задыхаться от подступившего к горлу рыдания. Он хотел перекричать эту сумасшедшую, но слова застряли. Марево перед глазами размазало все черты. Он рыдал, вцепившись в простыни, пока чьи-то крупные руки не отволокли его.
Он просто хотел хоть каплю тепла, хоть каплю узнавания от нее. Но мама оказывалась все дальше. Кто-то тащил его по сумрачным коридорам. На несколько безумных минут он уверился, что его тоже сочтут сумасшедшим, сотрут память и запрут здесь навсегда. Но дежурный врач лишь дала ему сладкого чая и попыталась — безуспешно — заверить, что в больнице маме становится лучше.
В ту ночь он не думал о своем будущем. Но, взрослея, вспоминал ее вновь и вновь.
Глава 5. Сцилла и Харибда
«Чудовища, меж коих не пройти»
Испив лету и заплатив десятину, призрак отныне дышал, мыслил и двигался в одном ритме с сотнями других прихожан. Такое единение завораживало. Казалось, где-то в глубинах Приюта бьется огромное сердце, общее на всех. Его медленный пульс управлял посмертиями, незыблемый и священный. Каждый удар — поворот стеклянных часов на амвоне.
Одна месса сменялась другой, и всякий раз призрак с упоением глотал мерцающий напиток, и сухие старческие пальцы чиркали его по лбу. Затем, до следующей мессы, он помогал Приюту возводить мост. Призраки-бродяги в атласных накидках переправляли искателей на соседний остров, где шло строительство, а затем возвращали их обратно. Призраки-статуи сносили мощными ударами старые постройки, а зодчие лепили из пурги каркас моста. Задача прочих была проста: собирать обломки ветхих зданий-отголосков и скидывать вниз, в бездну.
Поднять кусок бетонной плиты… подтащить к краю… столкнуть… искать новый обломок… В ушах теплая музыка, на сердце счастье.
Пока эту сладкую безмятежность не взрезал крик в вышине. Мучительный протяжный вопль, переходящий в плач, в хриплый вой.
Тот, кто раньше звал себя Орфином, поднял взгляд, удерживая на весу тяжелый блок тусклых кирпичей. Оцепенение спадало не быстро.
В небе над островом зависла гигантская птица, похожая на орла. Она удерживала в когтях белобрысого бродягу и длинным клювом вырывала внутренности из его живота. Казалось, он кричал дольше, чем смог бы на его месте живой человек. Тишина настала лишь тогда, когда его тело рассыпалось прахом прямо в хищной хватке. Птица с клекотом описала вираж и, выставив когти, понеслась за новой жертвой. Ее перья, как лезвия, рассекали воздух, а лапы скользили над головами призраков в бреющем полете.
Страх опалил разум Орфина, выжигая остатки дурмана. Он резко рухнул на землю, уходя от чудовищных когтей. Подцепив за плечи другого призрака, птица вздернула несчастного ввысь, и воздух снова вспороли вопли боли.
Остров охватила паника. Пробуждаясь от транса, рабочие бросались кто куда, но здесь не осталось
