Факультет Романтики. Ромфак (СИ) - Кира Тигрис
Я испугалась так, что совершенно забыла о своих опаленных ладонях и о том, что уже как пятнадцать минут не бьется мое человеческое сердце! Словно в замедленной съемке очень реалистичного фильма ужасов, Люциморт с диким ревом обернулся, держась обеими руками за стрелу… а нет, он не мог к ней прикасаться… он, так же, как и я, обжег свои ладони и схватился за задницу.
— Что же ты натворила, никчемная смертная?! — рычал мальчишка, словно раненый зверь, его бледное лицо было перекошено от боли и ужаса, паники и жуткого страха перед неизвестностью. Он не мог вытащить стрелу, и теперь она уничтожала его, сжигая изнутри, разрушая всю его сущность. Теперь он покинет оба мира навсегда, просто пропадет, исчезнет, растворится в воздухе, в человеческих страхах и ночных кошмарах, как тени исчезают в полдень. Теперь у Аида стало на одного сына меньше, он больше никогда не увидит своего любимого младшего.
— Мой отец… сожжет вас всех… уничтожит весь твой мир… всех смертных! — выкрикивал проклятия Люциморт, превращаясь в черный дым и рассеиваясь в ночном воздухе с новыми порывами ветра. — Будьте прокляты…
— Блин! Неудобно-то как вышло! — в истерике пробормотала я себе под нос, оборачиваясь к ошарашенному Купидону. — У него же была совсем не смертельная рана! Он бы просто вытащил стрелу из задницы и…
— Что же ты натворила, глупая! — перебил меня Купидон, захлебываясь от эмоций. Ну хотя бы реветь перестал — уже хорошо! Он смотрел на растворяющегося в ночи демона, словно на отсчитывающий последние секунды таймер атомной бомбы. — Его отец Аид сотрет в порошок всю Землю!
— Да что я сделала то? — возмущенно оправдывалась я. Самыми последними в ночном сумраке растворились черные глаза Люциморта с красными огоньками ярости внутри. — Этот чертенок должен был влюбиться! По правилам, если стрела попадает…
— Одно дело — выстрелить в сердце, другое — в задницу! — перебил меня Джонас, пытаясь объяснить, что сейчас действовали совершенно другие законы и правила. Физика и химия явно отдыхали!
— Это начало конца! Аид не успокоится, пока последняя душа не будет гореть в Тартаре!
— Заткнись и не каркай! — перебила я, с ужасом понимая, что сама тоже начинаю растворяться в воздухе, как утренний туман. Я уже могла видеть сквозь свои ладони блестящие рельсы и мокрый асфальт. Дилан и Доминик с воплями подбежали к своим мотоциклам, вскочили на них и с ревом унеслись в ночь. И очень вовремя. Со стороны убежавшего в даль трамвая к нам быстро приближались знакомые фигуры. Самсон и Диана широко шагали прямо к моему бездыханному телу.
— Почему я тоже растворяюсь? — быстро спросила я Купидона. — Что происходит?
— Твой проводник в мир душ уничтожен, и теперь ты возвращается обратно в свое тело, — объяснил крылатый мальчик, судорожно прижимая свой золотой лук к груди. — Мои стрелы убивают даже самых высших среди темных демонов. Любовь сильнее самой смерти. Ты даже не понимаешь, что ты сейчас натворила. Эта стрела могла бы спасти тебя, а в результате разрушила целый смертный мир!
— Спасти меня? Как это? — недоумевала я, уже практически не видя своего призрачного образа. Я становилась все прозрачнее и прозрачнее, словно превращаясь в воздух.
— Если бы я только выстрелил в твое глупое гордое сердце, и ты бы полюбила того самого парня, которого так ненавидишь, — на одном дыхании протараторил Купидон, словно он прокручивал эту строчку в своей голове уже сотни раз, — то…
— Ой ну все! У нас же был уговор: ты не стреляешь в мое сердце и отгоняешь от меня себе подобных! Забыл? — перебила я, хоть грубо и на повышенных тонах, но вышло совсем не громко. Видимо, мой голос тоже куда-то пропадал вместе с телом, становясь все тише и тише. — Я никогда не влюблюсь и не потеряю голову вместе со своим будущим из-за всяких идиотов вроде Константина Блэкстоуна! Да я лучше отправлюсь в Тартар, чем буду с таким козлом, как он! Ясно?! А ты уходи прочь с моих глаз! И не показывайся никогда! Иначе я и тебе стрелу всажу в одно место!
Растерянный и напуганный мальчишка, хлопая своими длинными ресницами, хотел было что-то возразить, то было уже поздно — я растворилась в воздухе, а, значит, вернулась в свое тело.
— Слепая Горгулья! А она тяжелая, — прокряхтел Самсон, взваливая меня на свое богатырское правое плечо задницей кверху, — совсем не похоже на мертвую!
Глава 3. На помойке
Очнулась я от того, что кто-то интенсивно щекотал мой нос и щеки тонкими мягкими прутиками, словно ворсинками от старого в конец огрубевшего и облысевшего туалетного ершика. А когда нечто холодное и мокрое грубо ткнулось в мой лоб, то я не смогла сдержаться и с воплем широко распахнула глаза, тут же встретившись нос к носу с усатой нагловатой мордашкой.
— Уф, я думал, ты дохлая! — удивленно проворчал какой-то неизвестный науке зверек. Его узкая морда с черным носом, светящимися лисьими глазами и широкими треугольными ушами чем-то напоминала потрепанного жизнью дворового пса. Дело в том, что уши были изрядно оборваны, а через левый глаз пробегал глубокий шрам, из-за чего тот стал красновато-желтым, тогда как правый здоровый оставался изумрудно-зеленым. — Смотрю, вроде не воняешь особо… Ой, не замахивайся на меня! Я все отдам!
— Ты еще что такое? — пробормотала я, хватаясь обеими руками за голову, внутри которой словно разорвалась граната, в глазах сверкали звезды далеких галактик, — проклятье… моя башка… сейчас взорвется!
Зверек испуганно прижал потрепанные уши к вискам и втянул свою пушистую белую голову в худенькое тельце. Еще одно мое резкое движение — и животное с визгом спряталось за квадратной разноцветной картонной коробкой от пиццы. Это была необычайно огромная «Маргарита с пепперони». Очень вкусно, чрезвычайно калорийно и, конечно же, безумно дорого!
— Да не бойся ты! Не съем! — успокоила я, рассматривая свое отражение в его разноцветных глазах, смотрящих сквозь технические отверстия на коробке. — Ты кто такой вообще? Какая порода?
Зверек напоминал нечто среднее между крупной сварливой кошкой, изрядно потрепанной дворовой жизнью и маленькой озлобленной собачкой, которая кусалась чаще, чем
