Двуглавый Змей (СИ) - "Марло Arc"

— Для моей головы.

Иргер встал на колени, осунувшись и растеряв остатки сил. Перед тем, как попрощаться окончательно, спросил:

— Надеюсь, хотя бы теперь, после всего этого, в тебе разожглось желание убить меня?

Гумберг молчал. Молчал долго. Иргер всё это время не отводил от него взгляда. Поняв, что он не ответит, криво ухмыльнулся, закрыл глаза.

— Нет. Я не желаю убивать тех, кто убил, защищая свою семью. Но не важно кто ты, кем бы ни был, ты не можешь оправдать убийство других, и, надеюсь, Иргер, ты это понимаешь. Я не имею права тебя судить. Только не тебя и только не я.

Иргер улыбнулся. Сказал:

— Знаешь, было бы легче, если бы ты просто соврал, сказав: «Да».

Улыбнулся спокойной, умиротворённой улыбкой. Он выглядел так, словно ему стало легче дышать. Названный Валерией Гумберг удивился себе, удивился неизвестно чему. Может, тому, что он впервые так разговаривает с кем–то? «Нет, это бред. Мои мысли чисты, и я чётко знаю, что должен сделать.»

Антрацитового цвета меч блеснул холодным в лучах солнца. С тихим звоном, он переполз в руку мечника, удобно устроившись в его ладони. Наёмник, по привычке выдохнул, пригнулся, напружинив ноги и занёс меч сбоку, подперев навершие ладонью. Прицелился.

Пепельноволосый мечник хотел завершить всё одним ударом, так, чтобы волколак не почувствовал боли. Иргер стоял на коленях, и так и не открыл глаза. Стоял, казалось, замерев на месте, не двигаясь и даже не дыша, лишь мечтая о том, чтобы это поскорее кончилось, но при этом сожалея, что им было отведено так мало времени. Дурацкая улыбка, из–за которой у Гумберга вновь начало скрести, нет, не между лопаток, а где–то глубоко в груди, так и не сошла с его лица.

«Я знаю их всего ничего. Здесь не о чем волноваться.»

Удар пришёлся прямо в сердце.

Валерия молниеносно влетела в комнату, которую только что сняла, заплатив монетами, которые вручил Гумберг. Кинув мешок на стол, она зашторила окна, оставив лишь небольшую щель, чтобы частичка света проникала внутрь, падая на стол.

Трясущимися пальцами раскрыла мешок вновь. Внутри оказался кошелёк с монетами, медальон, такой же, какой висел на её шее, и красивый браслет, из тёмного дерева с небольшим, зелёным полупрозрачным камнем. Письмо, чуть смятое, лежало на самом дне, на каких–то окровавленных тряпках.

Желание сразу схватит письмо, разорвав конверт, в котором оно лежало и прочитать текст на клочке бумаги, находящийся внутри, было сильно, но она его переборола. Аккуратно подцепив руками ткань, девушка извлекла её из мешка. Слёзы сами навернулись на глаза.

Валерия сидела на краю кровати, вытянув и держа перед собой окровавленную, холщовую рубаху. Слезы сами беззвучно скатились по щекам, упав с подбородка и разбившись о дощатый пол. Девушка взяла письмо, содержание которого, она уже знала. Слёзы застилали глаза, но она всё равно видела этот немного неровный, до невозможности мелкий почерк, который могла разобрать лишь она.

«Дорогая Валерия. Ты же знаешь, я не умею подбирать слова, и наверняка разведу здесь, на этом жалком клочке бумаги, который не в силах уместить в себе всё то, что я чувствую, столько грязи и ошибок, сколько только смогу. Благо, с моим почерком, я всё же постараюсь уместить хотя бы часть. Дорогая моя Валерия, (знала бы ты — зачёркнуто), ты наверняка знаешь, как много для меня значишь. Эти два года были самые счастливые в моей мрачной жизни. Ты была тем самым лучиком света, который направлял меня всё это время. Я много раз писал такое письмо, подозревая, что такой момент настанет, но каждый раз сжигал его, не в силах смириться с судьбой. Знала бы ты, как я был удивлён, когда почувствовал другого человека в доме. Как испугался, нёсся со всех (зачёркнуто — лап), ног. Особенно, меня пугал его запах, непохожий на любой другой. И как я был счастлив, что ты, когда я вошёл, оказалась цела. Я был так (текст на другой стороне листка:) против, но ты решила помочь незнакомцу. Хоть я никогда не понимал этого, но я всегда любил твою доброту, тебя, умеющую любить. Умеющую прощать. Как я благодарен тебе за то, что есть такие люди, как ты, Валерия. Умеющие дарить безвозмездную помощь, умеющие любить того, кого ненавидят все другие. Сейчас, возможно, это письмо я сейчас пишу (зачёркнуто — с дурацкой улыбкой на лице), только благодаря Гумбергу, поэтому, если встретишь, поблагодари его и ты. Валерия, как я люблю тебя! Но прошу, забудь обо мне, забудь, как страшный сон. Езжай домой, и не вспоминай обо мне никогда (зачёркнуто — как бы мне не хотелось бы, чтобы ты любила меня ещё десять, нет, пятнадцать лет), никогда, слышишь, никогда! Этот браслет я хотел подарить на пятнадцатый день весны, ровно в тот же день, когда мы с тобой встретились, и в тот же день, когда, спустя год, ты стала называть меня мужем. Выбрось его и сожги, чтобы никогда не вспоминать обо мне! Или носи его тяжким грузом с собой, но живи дальше, ради меня, проклятого отродья, чуть не погубившего твою жизнь, твоё будущие! Как я люблю тебя, Валерия! Прошу, живи, живи, Валечка! Прошу! Как я лю…» — последнее слово в тексте расплылось, когда на поверхность бумаги упала первая слеза. До этого, пока читала, Валерия не смела плакать, где–то в глубине души мечтая о том, что в самом конце он напишет: «Я уже здесь, в Крувэйле, езжай ко мне, как только сможешь, мы убежим, убежим вместе!» Но её мечтам не было суждено сбыться.

Охотник на нечисть, наёмник, названный Валерией именем Гумберг, разбил их, растоптал их будущее, с несомненно, таким же трагичный финалом. Всё потому, что бледный, пепельноволосый мечник так и не сказал Иргеру бороться до конца.

Со стороны случайного прохожего, за дверью одной из комнат раздался тихий всхлип, будто кто–то закрыл лицо рукой, в попытке не закричать от отчаяния.

Глава 4. Каменные Сердца: «Там, где сходятся тропы»

Крувэйл прекрасный город. По крайней мере, он нравился Гумбергу. Не смотря на все свои недостатки, коих было на самом деле достаточно, этот город был любим различными, разной степенью славы, личностями. Город не был особо большим, поэтому здесь многие знали друг друга, а ещё больше знали тех, кто здесь живёт. Тех, кто любит славу, чтобы их узнавали на улицах прохожие, чтобы выполняли любой их каприз. Чародеи, известные авантюристы, актёры, барды и другие подобные.

Сказать, что Гумберг тоже прославился… Ну, он думал, можно было. Со временем пепельноволосого наёмника стало узнавать всё больше и больше прохожих, раза два–три на дню точно. Конечно, другие знаменитости бы посмеялись над бледным, но ему и это внимание докучало. Иронично, что популярные люди ездят в глушь, чтобы скрыться от внимания, а тут всё было ровно наоборот. И иронично также было то, что как бы не был богат и популярен Гумберг, ему довольно часто приходилось ночевать на улице, как бездомному. Любой другой бы посмеялся с него, но как хорошо, что пепельноголовому было плевать.

Всадник проехал под аркой, соединяющей два длинных, многоквартирных здания. Проехался через площадь, между палатами торгашей и гостиниц. Наконец, он добрался до гильдии. Банк находился совсем рядом, но прежде чем обналичить всю сумму и отправиться в Армгмар, к детективу, он решил зайти в знакомое ему место, толи из–за ностальгии или ещё чего. Последний раз он был там около полугода назад.

На удивление, в гильдии было довольно тихо. Обычно, даже за закрытой дверью было вечно слышно вскрики, вопли и гул. Таковы были большинство посетителей гильдии — вечно пьяные, жаждущие славы и денег, наёмники. И тот, кого он там встретит, совсем не отличался от остальных.

Дверь скрипнула, открыв перед Гумбергом знакомую картину. Множество больших, потрёпанных столов из тёмного дуба, высокие, украшенные разноцветной мозаикой окна, угловатые, широкие, мощные колонны, выточенные из стволов деревьев, на которых располагались потухшие факелы. Гигантская, тёмная люстра, нависающая над головой Гумберга, с которой изредка капал воск на неудачливых авантюристов, коими назывались самые обычные наёмники.