Генри Олди - Сильные. Книга вторая. Черное сердце

— Тихо! Не рыпайся!

А они рыпаются. Ох, и рыпаются!

Лопатки — дыбом. Чьи лопатки? Уперлись мне в ребра. Комки тугих мышц — ходуном. Чьи мышцы? Рев утробный, аж в животе гудит. В чьем животе? В его животе ревет. В моем гудит. Нет, держу. Поди, отдери! Ворочаешься? Встать хочешь? Голову вызволить? Глянуть на своего милого дружка?! На ворюгу?! Держу, давлю. Давлю, держу. Кажется, боотур. Точно, боотур. Назад! Усохни! Пячусь, отступаю. Держу, не отпускаю. Молодец я! Слабак! Жаль, никто не видит. Хорошо, что дядя Сарын не видит.

— Очнись! Усохни!

Кому я кричу? Ему? Себе?!

— Ты не виноват! Не виноват!

Скачу на диком жеребце. Несет. Вот-вот сбросит.

— Я их верну! Усохни, а? Усыхай, балбес!

Дергает. Подкидывает. Нет, дудки. У нас тоже дудки есть.

— Ты ни при чем! Тетя Сабия тебя любит! Я тебя люблю!

Гоп-гоп! Язык прикусил. Получилось: «убью». Ничего, сойдет.

— Мы тебя все любим! Усыхай, старый пень!

Обмяк. Ткнулся носом в грязь.

— Ни-при-чем! Ни-при-чем!

Хрипит загнанной лошадью.

— Я верну их! Ты верни себя, а я — их!

И-и-их! Что это с землей? Вокруг Сарынова лица — дым-дымина. Земля оседает, горит, спекается. Чаша! Он лежит лицом в чаше. Дно черное, стенки черные. Блестят. Мое отражение кривляется. Корчит рожи. Зеркало? Зеркало Козырева?! Надо ослабить хватку.

— Дядя Сарын?

Ты хоть голову приподними, бедолага. Отдышись. Так, хорошо. В глянце — твои черты. Нос, рот, лоб. Твои глаза, Сарын-тойон. Открытые глаза. Две бездны Елю-Чёркёчёх. Вижу. Вижу. Я — тебя. Ты — меня. Пью из чаши полной мерой.

— Возвращайся, ладно?

И упала темнота.

3

Успеешь еще запачкаться

— Ну, ты и дружок! Ох, и дружок…

— Усыхай, дядя Сарын…

— Еще усыхать? Обойдешься!

Тьма блекла, серела. Подергивалась рябью, как гладь озера под дождем. Разошлась клочьями, истаяла. Я заморгал, щурясь от яркого света. На самом деле свет был неярким, просто я смотрел на солнце. Багровое, сердитое, оно клонилось к закату, ободрав бок о лиловые вершины гор. Рядом с солнцем торчал мрачный утес, похожий на человека. Утес шевельнулся, я откатился в сторону, вскочил на ноги — откуда и силы взялись!

— Угомонись! — велел утес. — Опять в драку собрался?

— Это я? Это я — угомонись?!

— Ты, дружок. Кто, если не ты?

— Сам угомонись!

— Я уже…

Глаза? Закрыты! Хвала всем богам, какие у нас есть!

— Зеркало, — буркнул я. — Ты меня зеркалом шарахнул.

И добавил, вспомнив маму:

— Зеркалом Козырева.

— Умник, — дядя Сарын скривился. Казалось, я сунул ему в рот кислющую ягоду и заставил разжевать. — Шарахнуло его! Тебя краем зацепило. Краешком, на излете. Вот меня таки да, шарахнуло! Сам себя приложил. Ну и ты, дружок, помог. Куда ж без тебя?

Кряхтя, он опустился на землю — там, где стоял. Ноги плохо держали Сарын-тойона. Я почесал в затылке и уселся напротив. Вот, сидим. Молчим. Дуемся друг на дружку.

— Ты бы встал с земли, а? — я не выдержал первым. — Простудишься!

— Зато остыну.

— Пошли в дом. Тебя тетя Сабия ждет.

— Дождалась.

Нет, это не дядя Сарын. Это тетя Сабия. Я и не заметил, как она подошла. Вместе с ней пришел Мотылек. Встал надо мной, лизнул в ухо — щекотно! Я заулыбался, похлопал Мотылька по морде. Чудесный у меня конь! Почуял, что хозяину досталось, явился на подмогу. Настоящий друг!

— Спасибо, Юрюн.

Тетя Сабия наклонилась ко мне. Я ждал, что она вслед за Мотыльком лизнет меня в ухо. Нет, вытянула губы трубочкой, чмокнула в висок. Что это с ней?

— Ты ему должен, — она погрозила мужу кулаком. — Ты ему до конца жизни должен. Сам бы ты ни за что не вернулся.

— Ты права, — вздохнул дядя Сарын. — Спасибо, дружок.

Они сели рядышком. Тетя Сабия обняла дядю Сарына за плечи, прижалась щекой. Тихие, печальные — у меня аж в глазах защипало.

— Поеду я, а? Жаворонка вам привезу. И Зайчика.

— Уот, — напомнил дядя Сарын.

— А что Уот? Обычное дело.

— Уот — не дело. И уж точно не обычное. Ты с ним не справишься.

— Это если драться. А я с ним драться не собираюсь. Я его грабить собираюсь, самым подлым образом. Выкраду пленников — и назад во весь дух. Ну как, дело? Обычное?

Да, так и сказал: «выкраду». И не стыдно мне было ни капельки.

— Пробуй, — дядя Сарын вздохнул во второй раз. — Мало ли? Тут хоть совой по пню, хоть пнём по сове… Не Нюргуна же посылать?

Он слышал мои мысли, как в детстве.

— Я готов! Вот дождусь Баранчая и сразу…

— Зачем?

— Он дорогу разведывает! Вперед рванул…

— Рванул? Вперед?!

Дядя Сарын нахмурился, закусил губу. По-моему, он не доверял Баранчаю. Да ну, чепуха! Надо окончательно выжить из ума, чтобы заподозрить блестящего слугу в обмане хозяина или хитром выверте.

— Дорога? — наконец ожил он. — Дорогу я и сам разгляжу.

— Разглядит он! Не нагляделся? Сиди, не рыпайся!

— Наглый ты стал, дружок. Нойон-богдо[11]!

— На себя посмотри! Замаялся я тебя в чувство приводить…

— За мной не ходи, жди здесь. Скоро вернусь.

— Вернешься?

— Да, — дядя Сарын прекрасно понял, о чем я. — Обещаю.

Он высвободился из объятий жены; крякнув, поднялся на ноги. Веки Сарын-тойона побелели, раскалились, сделались костяными. Отойдя от нас шагов на тридцать, он заметался по лугу кругами: склонялся к земле, вертел головой. Точь-в-точь пес в поисках утерянного следа! Только пес нюхает носом, а дядя Сарын — глазами. Вот, замер. Встряхнулся, будто спросонок, и двинулся прямиком к реке. Как бы в полынью не провалился!

Я шагнул следом: если что, вытащу.

— Не лезь, — удержала меня тетя Сабия. — Лучше не лезь.

Вода в полыньях перестала кипеть. Пар рассеялся. Торосы, правда, остались. Дядя Сарын погулял туда-сюда по берегу и вернулся: прежний, усохший. А все почему? Потому что обещал. Слово Первого Человека — это вам не ёж начихал!

— Слушай и запоминай. Едешь на закат, через перевал. За первым же аласом увидишь перекресток. Восемь дорог… Или девять? А-а, какая разница! Тебе все едино — на закат, никуда не сворачивая.

— Понял.

Тут и дурак бы понял. Не заблужусь! Мотылек встал позади меня, выглянул из-за плеча. Дядя Сарын уставился на коня:

— Дальше — бездорожье. Лес, бурелом, болота, зыбуны…

Мотылек кивнул. Честное слово, кивнул!

— Доедете до шестого края Осьмикрайней. Там ступенчатая воронка… Горловина? Короче, спуск в Нижний мир.