Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

Под Милиной ладонью Жерель схлопывается, как книжка, сворачивается и исчезает, словно и не было никогда золотого масляного пятна, из-за которого чуть не погибла Офа.  Только насыпь из каменной крошки говорит: не приснилось, было.

Мила открывает глаза – в них столько света – голубого, влажного, прекрасного, что я чувствую, как пищит в груди дурное Дашкино сердце, а в носу нестерпимо чешется и булькает, грозясь прорваться лавиной дурацких слёз. Как я сдерживаюсь – не понять.

– Пуусть он с нами, Дара, – просит Мила и улыбается застенчиво, украдкой разглядывая кровочмака ужасного.

Мышка Мила, что пугается собственной тени. Трусиха Мила, что сжимается от каждого резкого движения и неожиданно поднятой руки…

– Оставайся, – говорю твёрдо, – мы что-нибудь придумаем. Пока ещё тот город появится.

Паучья лапка неожиданно прикасается к моему запястью. Я вздрагиваю, но у меня хватает мужества не одёрнуть руку. Пальцы кровочмака пробегают, поглаживая, по тыльной стороне ладони. Нежные, очень нежные, приятные прикосновения… Шелковистая, мягкая, как у младенца, кожа. Тёплая кожа у хладного вампирского трупа...

Глава 8 Предложение-ловушка

Пиррия

На рассвете ей повезло: груженные товарами возы направлялись в Зоуинмархаг; над одинокой спутницей сжалились и без лишних расспросов согласились подвезти до города.

Если кто и бросал любопытные взгляды, плотный плащ и глубокий капюшон скрыли маленькие тайны Пиррии, а её немногословность никого особо не насторожила: одинокие путники не редкость, многие из них связаны обетами или целями, о которых не болтают с торговцами. Люди гор умели уважать тайны.

Пиррия проваливалась в сон, очнувшись, жевала еду, что предложили ей сердобольные меданы, опять погружалась в полусон-полубеспамятство, не забывая покрепче сжимать губы, чтобы не стонать от боли: кожа горела, пульсировала, тело казалось разбитым, в голове мутилось при каждом покачивании повозки.

Выныривая из марева боли и сна, напряжённо смотрела в небо. Раз за разом – с тяжестью в груди и замиранием. Переводила дух, улавливая почти невидимые всполохи: финист не бросил, летел следом, высоко-высоко.

На рынке, поблагодарив, распрощалась с попутчиками и спряталась в толпе. Дальше – сама. Пробиралась к рядам, где продавали всякую живность. Ей нужна резвая лошадка, чтобы отправиться в путь. Нужна какая-никакая еда на первое время. А дальше Обирайна подскажет, подаст знак.

Она уже присмотрела подходящую лошадь – бурую, с белыми носочками, кудрявыми ушками и весёлым глазом. Когда-то в детстве у неё была похожая. Протянула руку и почувствовала, как тёплая морда тычется губами в раскрытую ладонь. Да, то, что надо! Она готова была достать кошель, когда к ней подошли двое.

– Пойдём с нами. Динн хочет видеть тебя.

Пиррия обернулась на голос – грубый и неприятный. Позади – две горы мышц в серых плащах городской стражи.

– Вы с кем-то путаете меня, – прохрипела в ответ.

Высокие плечистые стражники смотрят безразлично.

– Мы никогда ничего не путаем, – осклабился верзила поменьше. – Шевели ногами, ведьма.

Пиррия сделала шаг назад и украдкой оглянулась: если действовать быстро, можно улизнуть, скрывшись в толпе, но эти двое знали своё дело и не были простаками, которых легко обвести вокруг пальца.

– Э, нет! Вот это ты зря!

Стражники молниеносно взяли Пиррию в клещи, отрезая путь к бегству, и грубо сжали её предплечья. Две большие крепкие ладони с застарелыми мозолями от оружия – железная мёртвая хватка. Резкая боль пронзила тело. Пиррия жалко вскрикнула, захрипела сорванно и, запрокинув голову к небу, начала оседать на колени.

– Не надо! – крикнула изо всех сил, заметив стремительное пикирование финиста,  и одними губами прошелестела:

– Тинай…

Птица сверкнула злым глазом и молнией взвилась ввысь, а Пиррия позволила себе обмякнуть, провалившись в обморок.

Очнулась на узорчатом полу и какое-то время рассматривала тонкие золотистые переплетающиеся линии. Зелень и роза, неровные ромбы, богатая смальта. И она лежит мешком на роскошной мозаике, боясь пошевелиться.

– Лишенная силы. Я так и знал, – глубокий голос терзает слух. Столько власти и уверенности, что хочется закрыть глаза и поёжиться – слабость, не свойственная уверенной в себе Огненной девы. Когда-то она была такой. Много веков назад.

Пиррия садится. Разбитое тело воет, но она пытается не обращать внимания. Капюшон давно сорван, тёмно-рыжие пряди падают на лицо, но не скрывают вздувшихся багровых полос. Поднимает глаза и натыкается на внимательный взгляд. Мужчина стоит, наклонив голову, и изучает её как неизвестную зверушку или ярмарочного уродца. К этому тоже придётся привыкнуть.

– Пиррия, кажется?

Она вздрагивает. Кто он и почему знает её имя?

– Властитель Зоуинмархага, зовут меня Панграв. Прошу прощения за моих людей. Они были… несколько грубоваты. Вряд ли ты смогла бы сопротивляться им. Говорят, лишенные силы испытывают сильнейшую боль.

Пиррия утвердительно кивает и пытается подняться. Негоже валяться на полу, у ног мужчины, даже если он властитель. Сайны сильнее любого мужчины. Подумала и взрогнула: она уже никто. Ни один гайдан не посмел бы прикоснуться и пальцем к сайне, особенно огненной. Так было.

Пиррия слегка расставляет ноги, чтобы удерживать равновесие, и гордо дёргает подбородком. Голову как можно выше. Ещё выше, до разрывающей боли в шее, до жалящих игл в расправленных плечах.

– Чем обязана?.. – сорванный голос хрипит и подвизгивает, но она вложила в два слова всё царственное величие, на какое только была способна. – В Зоуинмархаге вышел закон, запрещающий бывшим сайнам покупать лошадей на рынке? – насмешливый сарказм голубыми искрами рассыпается в воздухе. Она, наверное, могла бы их увидеть. Если бы смогла.

Панграв удовлетворённо хмыкает:

– Я не ошибся в тебе, Пиррия. Впрочем, я редко ошибаюсь. Ты не спрашиваешь, откуда я знаю, кто ты,  и это хорошо. Так уж вышло, что я обязан знать всё, что происходит в стенах моего города. Да и за стенами тоже. Не буду кружить. Тебе нужна лошадь, кое-какие вещи, чтобы отправиться в путь. Ты получишь всё, что надо.

Пиррия напряглась. Холод скрутил внутренности гардайеннским узлом.

– С чего такая щедрость, Панграв? К опальной уже не сайне, лишенной силы?

Властительный мерзавец долго смотрит в глаза, постукивая большим пальцем по полной нижней губе. Смотрит не отрываясь и что-то тёмное ворочается в глубине зрачков. Один лишь взгляд делает его лицо хищным и жестоким.

– По сути, мне не важно, кто ты. – проговаривает медленно, чётко выговаривая каждое слово, как будто подбирает каждое из них и обкатывает во рту, чтобы ни один лишний звук не упал зря, не испортил каменную весомость проговариваемого. – Важна твоя цель.

– И ты думаешь, что знаешь, какова она? – Пиррия прищуривается и закусывает губу, чтобы не взвыть от боли: располосованное лицо подчиняться ей не желает.

Панграв прикрывает глаза, улыбка на мгновение кривит его губы.

– Нетрудно догадаться. Особенно, когда нужную информацию несут и выкладывают в подробностях. Ты сцепилась с Гелланом и проиграла. Недостойное поведение сайны – повод лишить её силы. Или ты думала, что будешь бесконечно творить, что хочешь? Как тебя только выпустили из Обители – дурную и взбалмошную, не умеющую отделять личные обиды от общественного дара?

– Твои пёсоглавы тянули меня сюда, чтобы ты прочитал наставление? У меня есть батюшка, не старайся.

– Видать батюшка не вбил в твою огненную головку простые истины. – хохотнул Панграв. – Но я сам отец, и знаю, как это бывает.

Панграв прошелся по комнате – два шага влево, разворот, три шага вправо.

– Думаю, ты ещё не поняла, на какое дно упала. Поэтому рвёшься отправиться за Гелланом вслед. Кто я, чтобы останавливать тебя? Беги, скачи, ищи. Но позволь дать маленький совет: догнав и в очередной раз кинув обвинения, ты ничего не добьёшься. Даже мелкой пакости сделать не сможешь сейчас, когда твоё тело рвётся на части от боли. Боль убьёт тебя, если надумаешь сделать хотя бы выпад в сторону человека, которого ненавидишь.