Жизнь под крылом смерти... (СИ) - Марченко Ростислав Александрович
В итоге из «верхнего эшелона власти» роты носиться по роще и отдавать людям приказы после боя имели возможность только два человека — я и квартирмейстер. Который, нахватавшись за годы службы знаний по военно — полевой медицине, на самом деле был вне игры — оказывал многочисленным раненым медицинскую помощь, вместе с имеющими полставки санинструкторов плотником и кузнецом. Причем кузнец сам был ранен. И ладно еще, что периодически выплевывающий в кашле легкие Лойх оказывал мне помощь.
Тем ни менее, все это в одну прекрасную минуту закончилось и я, наконец — то упав на огромную груду наваленного в моей повозке барахла устало закрыл глаза, не обращая никакого внимания на пропитывающий все вокруг дух дерьма и крови. К маршу все было подготовлено, даже кони в повозки — и те запряжены. Теперь я имел полное право спокойно отдохнуть.
Портили усталую негу израсходовавшего за день почти все силы человека одни только тяжелые мысли. После нескольких подряд эпизодов по — настоящему жесткой резни, в центре которых я побывал, на передний план волей — неволей вылезал вопрос — зачем мне это надо и не стоит ли поискать более безопасную профессию.
Глава III
Как собственно всеми и ожидалось, никакой попытки реванша в ходе ночного марша не последовало. В принципе, то, что последний из супостатских дозоров исчез из поля зрения наших наблюдателей самое меньшее часа за два до темноты, на самом деле особого значения не имело — чтобы играть с погаными в трех богатырей, совсем не обязательно иметь под собой лошадь. В данном случае для определения фактора риска имело смысл оценивать исключительно уровень потерь разгромленных нами хоругвей. Какими бы инвалидами мы не были, враги пострадали куда серьезнее и предполагать, что какой — то отмороженный тан всё — таки решит собрать отряд мстителей, чтобы пощипать в ночи зазевавшихся людишек, наверное, мог только я один. Да и то мысленно.
Убивать наработанный в боях авторитет озвучиванием идиотских с точки зрения окружающих предположений было, как ни крути глупо. Владельцы боевых коней обычно любят галоп в ночи не больше чем танки атаки по болотам, причем шансы утонуть у экипажей последних я бы оценил заметно меньшими, чем для всадника упасть и свернуть шею. Почему мы собственно так легко людей покойного мужа Айлин при нападении на пункт временной дислокации «Вепрей» и вырезали.
Рыцарь, атакующий пехоту на скорости примерно так тридцать — сорок километров в час и рыцарь, пытающийся ее потоптать на трех — пяти, а то и вообще гарцуя на месте, это радикально разные рыцари. За размерами и массой рыцарских дестриэ в Аэроне не гнались, используя селекцию и биотехнологии для культивирования пород боевых лошадей скорее арабского, чем европейского типа, однако шестьсот килограмм коня и сто пятьдесят во всаднике, седле и доспехах даже на двадцати километрах в час становились, скажем, так, крайне неприятны для пехотинца. Хотя бы из — за своей инерции. То, что масса Renault «Logan» совсем немногим больше обвешанного сталью конного рыцаря, я в былые времена сумел осознать далеко не сразу. Теперь же, как говориться изведал и подтвердил все эти теоретизирования на себе.
В общем, так как уходили мы полями, поставить повозки в две линии, а солдатню меж ними было несложно. Боеспособного люда в роте в очередной раз осталось с гулькин нос. Если бы не тот самый прорыв альвов, мы с Лойхом сейчас, наверное, и не знали бы, куда нам девать появившихся раненых. Даже с учетом того, что в ходе боя у нас не была убита ни одна лошадь, ибо атакующие самоуверенно берегли будущую добычу, имуществом, трофеями и не могущими нормально передвигаться бойцами был забит чуть ли не каждый сантиметр.
На марше, как образцовый отец командир, я шел впереди роты на своих двоих. Что основной причиной подобной близости к личному составу стало желание поберечь моего «Барона» получившего в ходе боя случайной стрелой легкое ранение в круп, людям сообщать не следовало. В этой жизни далеко не везде требуется откровенность.
— К землям старого ан Варена или к Левентам роту ведете, капитан?
Я покосился на пристроившегося солдата. Если меня не подводил мой склероз, толи капрала, толи одного из бывших дупликариев «Кельмской рыси». Озвученного на присяге имени я не запомнил, но в бою на себя мое внимание у него пару раз обратить получилось. Парень, на мой взгляд, слишком умело для рядового наемника обращался с весьма недешевым «профессиональным» колюще — рубящим копьем. При наличии такого желания, после присяги «родное» оружие нанявшимся к «Вепрям» пленным мной было разрешено поискать и оставить себе.
— Я не капитан. Я исполняю его обязанности. Настоящего капитана этой роты ты знаешь.
— Виноват, Ваша Милость! — Спокойно кивнул тот.
— А виноватых обычно бьют. Чего хотел, солдат?
— Я жил в этих местах, фер Вран. О чем, — парень замялся, не зная, что правильно будет сказать, — хочу вам с казать. Если будет нужно что — то разнюхать, располагайте мною, Ваша Милость.
Ну, ни хрена себе! Да у нас появился доброволец!
— Подозрительный какой — то энтузиазм, — засомневался я, краем глаза отслеживая реакцию собеседника. Насколько конечно позволяла наступившая темнота. Нейл Даннер хихикнул у меня за спиной.
— Если служить, то служить надо хорошо. — Позволил себе поднять уголки губ в холодной усмешке солдатик, прекрасно меня поняв. — Вам и роте сейчас непросто.
— Сделаем так. В лицо я тебя запомнил, в бою тоже не пропустил, а вот как зовут, в памяти не отложилось. Прежде чем вести, о чем — либо разговор, давай ты сначала представишься.
— Ролан Хёук меня зовут, Ваша Милость. Капрал в «Кельмской рыси», а теперь, стало быть, дупликарий у вас.
— Странно. Я, было, подумал, что у тебя приставка перед фамилией есть. Из купцов будешь? — Закинул я парню пробный шар, внимательно его рассматривая. Рядом со мной шел невысокого роста, основательный такой, несуетливый парень около двадцати пяти лет с безэмоциональной речью и что запало мне в память на присяге холодными, как замерзшее болото темными глазами. До поднимающего из генетической памяти воспоминания об аллозаврах взгляда «Михалыча» — моего можно сказать приятеля по Монтелигере старшего прапорщика Блохина ему, конечно же, было далеко, но тот в конце — концов этому молодому человеку в отцы годится. Какие его годы.
— Нет, фер Вран, — немного подумав, что лучше ответить, все — таки решил понять, что меня в действительности интересует солдат, — я бастард. Как Хёука меня признали, а как ан Майнекена уже нет.
— Причина?
— Отец женился на благородной и двое, стало быть, братьев моих у них народились.
— Неблагородный унаследовал фьеф? — Удивился я.
— Отец в легионе центурионом тогда служил, — отрицательно покачал тот головой.
— Тогда понятно, — кивнул я. — Императорский лен он выходит по выходу в отставку получил, но ты в родовом гнезде оказался лишним?
Парень кивнул.
— Так и есть, Ваша Милость.
— Отец так и вышел центурионом или выше дослужился?
— Центурион. Двадцать шесть лет службы.
— И вырос ты, я так понимаю при лагере? — Предположение кем была мать собеседника напрашивалось, но озвучивать его не стоило. Проститутка и в этом мире не самая почтенная профессия, а «сын шлюхи» точно такое же оскорбление, как и на Земле.
— Так и есть, Ваша Милость.
— И вот теперь ты вернулся в ставшие родными места. Однако в этом случае возникает вопрос — для чего предлагаешь роте свои услуги? Надеешься чем — то меня прельстить чтобы «Вепри» во фьеф твоего отца заглянули?
В Империи с социальными отношениями было конечно жестко, но парень вызывать к себе симпатию стремительно переставал. Папаша — центурион его как минимум воспитал, да и оружием Ролан владел отменно. А это очень много времени на стоящие немалых денег тренировки, как ни крути.
— Вы неправильно меня поняли, фер Вран. — С достоинством покачал головой солдат, не в такт, стукнув подтоком копья в землю. — Это копье отцов подарок и ненависти у нас нет. Не держу зла ни на отца, ни на братьев, ни к их матери. Братишки рождены в браке, а я сын лагерной шлюхи, которому не дали сдохнуть в канаве, когда ее зарезали. Благодарю родителя и за это.
