Татьяна Устименко - Принц для Сумасшедшей принцессы

– Ты чего? – участливо осведомился Марвин, косясь на уродующий полуэльфа флюс. – Конфет объелся?

– Зуб болит, – невнятно прошепелявил страдалец, – жутко… – Он приоткрыл рот и указал куда-то пальцем. – Там, в самом заду…

– Я, конечно, не спец в стоматологии, но не уверен, что зубы находятся конкретно в том самом месте! – не удержавшись, хихикнул волшебник, на секунду забывая обо всех навалившихся на них несчастьях. Уж очень забавно описывал Ланс прискорбные симптомы постигшего его заболевания.

– И нечего тут ржать, – сердито огрызнулся Огвур, многозначительно постукивая по рукояти любимой секиры. – Ты лечи его давай, а не то… – Кулаки тысячника сжались, огромные бицепсы угрожающе взбугрились.

– Ладно, ладно, – покладисто выставил ладони Марвин, – сейчас, вот только с Генрихом поговорю…

– Ага, так он тебя и послушает! – пискнул Ланс. – Вон Огвур пытался, так барон в ответ начал посуду бить. А фарфор жаль – он у него в спальне красивый стоит, дорогой, рохосский…

– Но я все-таки попробую! – заупрямился некромант, скромно полагавший, что в искусстве дипломатии он заведомо даст фору десятку прямолинейных и неотесанных орков. Он нагнулся, приложил губы к замочной скважине и закричал: – Генрих, хватит уже пить, открой дверь – ты нам нужен!

Ответом ему стал мелодичный звон.

– Ого, – оценивающе приподнял бровь полуэльф, – никак наш барон супницу вдребезги кокнул!

– Генрих, – повысил голос Марвин, – ты нужен дочери!

После этой реплики за дверью послышался непонятный шум, свист воздуха, разрезаемого увесистым предметом, запущенным сильной рукой, и жуткий грохот, вызвавший осыпание штукатурки со стен… Марвин недоуменно покосился на Ланса.

– Чайник это, – с видом знатока пояснил тот, – серебряный! Тяжелый он, собака…

– Кто, барон или посудина? – иронично осклабился орк.

Марвин хмыкнул и продолжил:

– Генрих, ты нужен своему народу!

В опочивальне барона установилась напряженная тишина…

Переговорщик с видом превосходства уставился на парочку охранников, предлагая оценить его заслуги, но полукровка выжидательно приложил ладонь к уху, призывая подождать… Из спальни донеслось натужное кряхтение сильфа, непонятное шебуршание и… в двери изнутри бухнуло так, что прочные дубовые створки чуть не сорвало с петель. Затрещал косяк, с потолка рухнула хрустальная люстра, обдав друзей веером осколков. Некромант не удержался и упал на колени, прикрывая голову.

– А это что еще? – шепотом осведомился он у Ланса.

– Самовар! – авторитетно констатировал полукровка. – Был! Подарок от красногорских послов – ведерный, неподъемный, из золота. Ума не приложу, как Генрих умудрился его в одиночку со стола своротить и грыжу себе при этом не нажил…

– Марвин, – душевно посоветовал Огвур, старательно выбирая из прически полуэльфа набившееся туда хрустальное крошево, – отвали-ка ты отсюда подобру-поздорову, не зли барона более. Авось он сам успокоится…

И вдруг маг вспомнил наставление Саймона.

– Генрих, – взмолился он, – угомонись. Ты нужен Ульрике!

Дверь спальни тихонько и зазывно растворилась…

– Заходи! – В образовавшейся щели показалось лицо де Грея, опухшее и крайне недовольное. – Но только ты. – Он жестом пресек слабую попытку Ланса просочиться к себе в опочивальню и с шумом вновь перекрыл доступ на свою суверенную территорию, на сей раз предусмотрительно оставив ключ в замке и тем самым устранив возможность подсмотреть и подслушать.

– Мне нужно с тобой поговорить, – в не терпящей возражений форме изрек маг, едва очутившись внутри спальни, – но я не мог, ибо ты вечно выпивши!

– Странное дело, – косо подмигнул нетрезвый вдовец, пунктирно ковыляя к креслу и облегченно в него падая, – выпивши – я, а говорить не можешь – ты. Парадокс! Ну давай излагай, зачем приперся?

Марвин придирчиво огляделся. Незастеленная кровать, батарея пустых бутылок, блюдо с непонятными объедками. Пол устилают осколки разбитого фарфора, на двери вмятина, а уж запах в комнате стоит…

– Фу! – Некромант рысцой, зажимая нос, добежал до окна и толкнул створки, распахивая их во всю ширь, чтобы впустить в затхлое помещение струю свежего воздуха из дворцового сада, несущую аромат цветущих растений. – Дружище, твои личные апартаменты превратились в логово вонючего упыря. А сам ты… – маг критически оглядел барона с ног до головы, – м-да-а-а…

Беспощадный дневной свет падал прямо на Генриха, с предельной откровенностью подчеркивая и нездоровый цвет его кожи, и сальные нечесаные волосы, и налитые кровью глаза.

– В общем, выглядишь ты вполне в стиле своего логова, – подвел неутешительный итог Марвин. – Силушки-то у тебя полно, – он со смешком указал на помятый самовар, небрежно валяющийся в углу, – да вот сила эта, – он брезгливо повел носом, намекая на исходящее от барона «амбре», – нечистая…

Генрих смущенно покраснел.

– Значит, так. – Некромант повелительно похлопал в ладоши, призывая прислугу. – Придется эту силу из тебя срочно изгонять.

– Заклинаниями? – криво усмехнулся сильф.

– Хуже, – состроил грозную гримасу маг, – намного хуже. Мылом, пемзой да горячей водой с шампунем…

– А мне и так хорошо. – Барон ни в какую не желал добровольно расставаться с милой его сердцу депрессией. – Я себе и таким нравлюсь.

– Себе-то – да, – иронично согласился некромант. – А вот Ульрике?

– Сумасшедшей принцессе? – Де Грей произнес это прозвище настолько безразличным тоном, будто напрочь запамятовал о существовании Ульрики. – Она-то тут при чем?

Но маг не ответил, с деланым равнодушием подняв глаза к потолку и ехидно насвистывая какую-то мелодию…

– Она возвращается? – Голос де Грея дрогнул, выдавая охватившую его растерянность. – Правда? Марвин, не молчи – или я тебя убью!

Некромант удовлетворенно расхохотался, деликатно ухватил повелителя за локоть, вытащил из кресла и вывел из захламленной спальни. Жизнь потихоньку налаживалась…

А чуть позднее, расположившись в двух соседних ваннах, установленных в выложенной мрамором мыльне, друзья завели обстоятельную беседу, сопровождаемую ритмичным движением щедро намыленных мочалок. В горячем воздухе плыл упоительный аромат фуксии и миндального масла, стирая из памяти страдания минувших дней, и разнежившимся друзьям казалось: струящаяся в трубах вода смывает грязь не только с тел, но и с их душ, обновляя и врачуя. А уходящая в сток грязная мыльная пена уносит с собой их вольные или невольные грехи, освобождая место для чего-то светлого, нового и невыразимо прекрасного.

– Я виноват, – с трагическим вздохом произнес Генрих, откидывая назад длинные мокрые волосы, отмытые до блеска и скрипа, – в том, что она скончалась. Я не думал о ней, я вообще ни о ком и ни о чем не думал. Я просто тупо гонялся за Ульрикой!