Сергей Демьянов - Такая работа

Вы знаете, о чем я, даже если впервые слышите это дурацкое название. Паническая атака. Тот момент, когда ты захлебываешься необъяснимым беспричинным ужасом, руки дрожат, накатывает слабость и головокружение, а внутри начинает подниматься вязкое, тошнотное ощущение. Страх смерти, страх сойти с ума, ощущение того, что тебя вообще не существует — мотивы, на которые играется эта песня, могут быть очень разными, но симптомы почти всегда одинаковы. Обычно это последствие затяжного эмоционального стресса, но иногда бывает иначе.

Например, как в нашем случае.

Некромант, такой же, как я, взывал к бездне посреди Котляковского кладбища, в снегу и грязи, и бездна отвечала ему. Она всегда отвечает, если орать достаточно громко. Ей это выгодно. Мары, привлеченные ее темным сиянием, слетались сюда, как ночные насекомые к лампе. Не то чтобы они могли убиться об этого парня, но кормить он их тоже не собирался.

Не для того он сюда приперся.

Еще двое, вытянувшись, как мертвецы, лежали на двух спаренных могилах. Два лохматых парня в расписанных косухах с заклепками и с длинными, крашенными в черный цвет волосами, с кучей цепочек на руках и шеях. У одного в ухе блестел египетский анкх, у второго на груди лежала стальная летучая мышь с растопыренными крыльями — такая плоская, как будто по ней проехалось что-то тяжелое. Спасибо, я сам знаю, что не мог этого видеть. Глазами, во всяком случае.

Я и не видел.

Просто знал, как знают, что земля внизу, небо наверху и что по воздуху не пройдешь, даже если изо всех сил в себя веришь. Что бы там ни утверждал Бутусов.

Ребятам, лежащим на земле, было лет по шестнадцать или семнадцать, не больше. Готы или, может быть, эмо — я не слишком хорошо разбираюсь в молодежных субкультурах. Свежие земляные холмики казались голыми; искусственные венки, закрывавшие их до этого, валялись неподалеку. И тела в этих могилах, тела, спрятанные под слоем мерзлой земли, уже не были такими же мертвыми, как в тот день, когда их закопали.

Кажется, я уже говорил об этом — для того, чтобы вернуть чью-то жизнь, даже на время, нужно отдать другую взамен. Только обычно в качестве жертвы используют курицу или белую мышку.

Не человека. Это все равно, что наполнять стакан из пожарного водомета.

Мы остановились от них метрах в сорока, не больше, но они были так заняты, что не обратили на нас внимания. Или может быть, просто были уверены в том, что у них все проплачено и бояться нечего.

Сквозь тонкий снег, сквозь глинистую, пронизанную белыми червями корней землю я ощущал беспокойство, растекающееся по кладбищу. Оно было как дым от торфяников. Медленное, неостановимое тление, которое совсем не выглядит опасным.

Как цыбулинская машина, оно не было тем, чем казалось.

Я знал, что случится, стоит мне хотя бы на мгновение ослабить концентрацию. Есть одна штука, о которой следует помнить всякому, кто привык шляться сквозь смерть так, как будто это «Макдоналдс» на Охотном Ряду. Ну тот, знаете? — проходной, куда можно зайти прямо с улицы или из торгового центра. Поднимая мертвого, некромант открывает врата, которые в нормальном состоянии должны оставаться закрытыми. И никогда нет гарантии, что этими воротами экспериментатора не приложит в лобешник так, что он потом не сможет их закрыть. Это не очень страшно, когда речь идет о маленькой калитке. Об одном недавно умершем человеке, насильно выдернутом из новой жизни.

Но наши гости, похоже, на мелочи размениваться не собирались.

Судя по тому, что я чувствовал, они готовились пробить тут такую дырку, через которую можно прогнать десяток «боингов». Сразу.

Больше всего на свете мне хотелось заорать дурниной и ломануться обратно к воротам. Но я только лопату на плече поудобнее пристроил, чтобы мышцу не потянуть. Не то чтобы мне нравилось изображать из себя героя, но у меня был план. И я собирался ему следовать.

— Ну вот они, — сказал Карим, как будто мы сами этого не видели.

— И кто из них некромант? — уточнил Караев.

Интонация — как у того киношного снайпера, который спрашивает о приоритетной цели. Я молча ткнул пальцем в парня, который стоял возле надгробия. И в этот момент человек, сидевший на скамейке, заговорил:

— Довольно. — Голос был тихим, но не узнать его я не мог. На самом деле у меня не очень хорошая память на голоса. Просто бывают люди, которых нельзя не запомнить. — Этого хватит.

— Ник, — сказал я.

Цыбулин сделал лицом такое выразительное «не понимаю», что пришлось добавить: — Тот парень, который убил Катарину. Вы его видели.

Паршивый расклад у нас тут получался. Он никогда не бывает хорошим, если речь идет о ритуале, для которого парню, способному смести меня одним плевком, требуются человеческие жертвы. Это все равно что дать чемпиону мира по вольной борьбе еще и пулемет, а потом выйти против него с голыми руками и в драной майке-алкоголичке.

В этом случае у тебя все еще есть шансы уйти с ринга живым, просто они мизерные.

Только приятель Ника тоже не трамвая тут ждал. А два злых некроманта — это немножко слишком даже для меня. Некоторые верят, что Темный Властелин всегда проигрывает, потому что проигрыш заложен в самой природе зла. Я бы тоже очень хотел в это верить, но хреново получалось.

У меня нет органа для веры. Для дыхания есть, для кровообращения — целая система, а вот для веры нет. Недоработка.

— Первый, третий — в сектор М, — негромко бросил в рацию майор Караев. — Второй, четвертый — держать позиции.

Из динамика донеслось короткое согласное кряканье. Слов из-за треска было не разобрать, но этого и не требовалось. Существуют структуры, где предполагается только одна реакция на отданный приказ — беспрекословное, немедленное повиновение. Никаких вопросов, никакого промедления.

Поймите меня правильно, мне это на руку было. У меня часто бывает так, что на объяснения нет времени. Но майор мне все равно не нравился. У меня такое чувство было, что он нас подставит. Может, даже не нарочно. Просто он все еще думал, что контролирует ситуацию — даже после того, как допил мою валерьянку. Он думал, что мы в безопасности, поскольку он мог приказать своим ребятам отправиться туда, где засело чудовище, и застрелить его, если оно начнет огрызаться.

На нем было пальто, приличные ботинки и брюки со стрелками, а руках он держал трещащую рацию. Я не был уверен, что в таком виде он похож на бригадира могильщиков, но оба некроманта вели себя так, словно все в порядке.

Могло ли это быть ловушкой?

Черт, могло. Но я надеялся, что у их спокойствия есть другое объяснение.

Есть причина, по которой большинство людей просто не замечает значительную часть того, с чем я работаю. Нормальный человек точно знает, как устроен мир. Он видит то, что ожидает увидеть, а для всего остального есть хорошее объяснение, нахлобученное на сознание, как шоры на лошадиную морду.