Алина Лис - Путь гейши

— Потому что я и сам могу это сделать.

— Но я хочу! Пожалуйста! И как ты будешь сам себя бинтовать? Это же просто нелепо! Позволь мне, я буду делать все, как ты скажешь.

Он посмотрел на нее и сдался:

— Ладно, только не плачь.

Под его руководством Мия смазывала ожоги. Затем срезала заскорузлые, присохшие бинты на пальцах, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Помогла лишь мысль, что, если она сейчас начнет реветь, Акио ее точно выгонит и будет мучиться один, пытаясь сам себя перебинтовать такими руками.

Даймё выносил процедуру стоически, только иногда тяжело выдыхал сквозь зубы. Мия всякий раз пугалась и косилась на него, а он в ответ раздраженно закатывал глаза. Для Ледяного Беркута, привыкшего к своему физическому превосходству, телесная немощь была унизительна. Любое напоминание о ней выводило Акио из себя.

Когда они закончили с перевязкой, Акио откинулся на подушки и долго лежал без движения. Мия робко пристроилась рядом, не решаясь докучать ему. Она чувствовала себя одновременно невероятно счастливой, оттого что он рядом и в безопасности, и в то же самое время ужасно несчастной, потому что отчаянно, всем сердцем жаждала помочь, но не знала как.

Акио моргнул. Заключение и пытки превратили его в тряпку, даже такое ничтожное усилие, как подъем наверх по тайному ходу, пробежка и короткая схватка вымотали настолько, что глаза сами закрывались.

Но он не хотел засыпать. Впервые за очень долгий срок Акио не пытался сбежать от реальности в сон. Напротив, цеплялся за нее всеми силами.

Мия рядом, и надо бы отругать ее за упрямство, за то, что не послушалась, полезла в самую пасть ядовитой гадины. Но так хорошо лежать на чистых простынях. Без ожидания боли. Без страха за близких. Рядом с любимой женщиной.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой. И слишком драгоценны эти мгновения, чтобы тратить их на сон.

— Поцелуй меня, — тихо попросил Акио.

Она склонилась ниже, взяла его лицо в ладони. Самые прекрасные глаза на свете — темные, блестящие, полные тайного огня — смотрели на него сверху с заботой и тревогой. Аккуратно, чтобы не задеть случайно рану, опустила голову и коснулась губами губ.

Мия была очень осторожна. Только поцелуй, без объятий. Лишь ласка дыханием, прикосновения прохладных нежных губ, проникновение — такое осторожное и робкое. А потом еще и еще — все более дерзкое, игривое.

Отросшие за время заключения усы и борода кололись, и это было немного непривычно, странно, но даже приятно. Акио уступил ей инициативу, только отвечал, и это тоже было непривычно, но приятно.

Мия сама прервала поцелуй.

— Сбежать хочешь?

— Нет!

Она бы не ушла, даже если бы Акио ее гнал. Сердце рвалось на части от любви, нежности и желания помочь, поддержать его — такого неуступчивого, упрямого, не умеющего принимать чужую заботу.

— Я бы с тобой всю ночь целовалась. Просто тебе нужно выспаться.

— Мне нужна ты.

— И еще я боюсь сделать тебе больно.

— Не бойся. — Он положил руку ей на затылок, заставляя опустить голову ниже, прошептал в полураскрытые губы: — Будем целоваться всю ночь, да.

И снова поцелуи — то бережные и нежные, то торопливые, жадные, почти грубые. Как мало только их одних, без возможности обнять, прижаться, замереть в кольце сильных рук.

Потом они просто лежали рядом, так близко, как только было можно, не касаясь друг друга. Лежали, не отрывая взгляда, и говорили. Вспоминали прошлое, делились любимыми вещами. Такими незначительными для всех прочих людей, но важными для них двоих.

— Когда ты впервые поцеловался?

— В двенадцать лет.

— А я — в шестнадцать.

— Я помню.

Мия вздохнула. Она нисколечко не жалела о своем малом опыте с мужчинами. Но Акио знает, умеет и испытал так много всего, а она — нет. Не станет ли ему однажды скучно с Мией?

И еще один вопрос тревожил ее уже давно.

— А когда у тебя была первая женщина?

— В четырнадцать. Отец застал меня, когда я тискал служанку, сказал, что я уже взрослый, и отвел в чайный домик.

— Она была гейшей?

— Да.

Сердце кольнула ревность — глупая и смешная. Как можно ревновать к тому, что было шестнадцать лет назад? Понятно, что за эти годы у Акио были женщины, много женщин. Опытных, умеющих ублажить мужчину куда лучше, чем Мия. Что такое все уроки школы по сравнению с практикой?

— И тебе… тебе было хорошо с ней?

Он рассмеялся и покачал головой.

— Зачем тебе это?

Под его понимающим взглядом девушка покраснела.

— Просто любопытно.

— Потом будешь ревновать.

— Не буду… не знаю.

— Будешь. — Он поцеловал прядь ее волос. — Мне ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой, Мия.

Она вспыхнула от стыда и удовольствия. И поспешила сменить тему:

— Зачем ты обманул принцессу?

При напоминании о договоре с Тэруко вид у Акио стал довольный, как у скогтившего птичку кота.

— Не обманул. Я действительно сделаю все, чтобы вернуть династии Риндзин трон.

— Она не это имела в виду. — Мия тоже улыбнулась, не в силах устоять перед его радостью.

— Жалеешь ее, лучшая ученица?

— Немного, — призналась Мия. — Она — моя сестра. У меня никогда не было сестры.

— Трон — твое наследие. Ты не сможешь отдать его сестре.

— Я знаю.

Акио поднял руку и медленно провел пальцами от скулы к губам. Мия потерлась щекой о мужскую ладонь. Взгляд упал на его запястье. Бинты под браслетами-блокаторами пропитались кровью. Снова захотелось расплакаться.

— Почему они не заживают?

Стесанная кожа под браслетами выглядела ужасно. Хуже чем ожоги — тем по виду было уже несколько месяцев.

— Так и должно быть. Это — блокаторы, проклятый металл. — Даймё вгляделся в ее лицо и нахмурился. — Прекрати!

— Что прекратить?

— Реветь. Лучше поцелуй.

Она послушалась, пытаясь в поцелуе выразить любовь, нежность и страх за своего мужчину. Оторвалась от него, задыхаясь, и потребовала:

— Обещай, что с тобой все будет хорошо.

— Обещаю.

— Обещай, что не станешь зря рисковать.

Акио усмехнулся:

— Зря — не буду. А ты обещай, что не будешь плакать.

— Я… — Мия сглотнула, — не буду. Обещаю! — И тут же в нарушение обещания всхлипнула. — Я так за тебя боюсь!

Вытянув перед собой руку, младший из принцев Аль Самхан придирчиво разглядывал свежий маникюр. Свет переливался на бирюзовом покрытии, играл на золотой пыльце, добавленной для пущей красоты и эффекта.

Звук открывшейся двери заставил его прервать это увлекательное занятие. Мин поднялся, неспешно приветствуя женщину, и расправил веер — бирюзовый с золотом, в тон лаку.