Severatrix - Декан Слизерина

Эта догадка объясняла, почему Дамблдор относился к философии Темных Сил спокойно.

Гарри задумчиво накрутил прядь волос на палец. В эту схему вполне укладывались и его мысли о том, что извечное противопоставление Слизерина и Гриффиндора явление далеко не случайное. Борьба двух противоположных мировоззрений была эквивалентом perpetuum mobile для культурного и магического развития волшебной Британии. Кстати, было бы интересно узнать, что является оным «вечным двигателем» в других странах...

Вот только Министерство, насквозь продажное, как и любой террариум политиков, мыслило не столь масштабными категориями. «После нас хоть потоп!» было девизом министерских сотрудников. Какое им дело до того, что лет так через десять человечество доэкспериментируется с временем и пространством, создаст какой-нибудь адронный коллайдер и торжественно вымрет, как мамонты, оставив от себя лишь горстку выживших?! Какая разница, что будет через десять лет, важно то, что есть сейчас! А сейчас философия темных магов считается извращением, которое необходимо если не уничтожить, то держать под контролем. И если на место директора Хогвартса сядет какой-нибудь министерский ставленник, факультету Слизерин, традиционному институту Темных Искусств, будет о-о-о-очень плохо, и то мягко сказано.

Если рассуждения Гарри верны, то тогда понятно, почему Дамблдор стал директором. После победы над Темным Лордом Гриндевальдом по обществу прошла волна активной и зачастую неадекватной ненависти ко всему темному. В маггловской школе Гарри рассказывали, что когда пала фашистская Германия, в Англии, да и вообще во всех странах, которых коснулась Вторая Мировая Война, отношение ко всему немецкому было неадекватно-агрессивным, да еще и активно подогревалось со стороны правящей верхушки – дабы укрепить собственные позиции. Маги тоже люди, поэтому реакции у них те же... И чтобы оградить юные умы от влияния продажной политики, Дамблдор становится во главе школы. И служит Хогвартсу с потрясающей самоотверженностью, видимо, пытаясь таким образом искупить свою вину – за то, что не сумел убить своего Темного Лорда.

Ха! А ларчик-то просто открывался!

Гарри швырнул перо на пергамент и откинулся в кресле. Дальше вычерчивать схемы не было смысла: паззл сложился окончательно. Может, декан и ошибался в каких-то мелочах, все-таки достоверных фактов он не знал, только предполагал, - но в общем и целом был, наконец-то, прав.

...Именно за то, что у Альбуса не поднялась рука на Гриндевальда, злился на директора Грюм. Старый вояка умел перешагнуть через собственные чувства во имя долга и не мог понять, как же не смог сделать того же маг, далеко превосходящий по всем параметрам самого Аластора.

...Именно из-за этого же поступка Абефорт Дамблдор не мог простить брата. Может быть, конечно, в их семье произошло что-то еще, потому что обида Абефорта была уж слишком сильной, но Гарри тут даже предполагать не брался.

...Именно из-за угрозы Армагеддона Альбус решился на крайние меры по воспитанию Избранного для следующего Темного Лорда – второй осечки быть не должно. Это противоречило морали Дамблдора, он считал себя виноватым перед Гарри, и собственный долг стал настоящим крестом... И декан понял, что не в силах злиться на старика. Люди, подобные Дамблдору, были просто обязаны мыслить иными категориями, нежели простые смертные, а оставаться человеком, когда на тебя возложена нечеловеческая ответственность, очень трудно.

А вот справился ли Альбус с собой и остался ли человеком – решать не Гарри. Это покажет время.

Памятуя о завуалированной просьбе Северуса, Гарри уговорил Дамблдора повременить с разговорами тет-а-тет с Избранным, пока оный не придет в себя окончательно. Декан упомянул о неких сдвигах в магическом поле «Поттера», после чего испросил разрешения понаблюдать и, по возможности, проконтролировать эти сдвиги. Проще говоря, «Избранному» вменялось три раза в неделю появляться в покоях зельевара и ночевать в отведенной Гарри комнате, дабы Снейп имел возможность провести исследования сдвигов магии подопечного. Таковой была официальная версия, на деле же Гарри просто дал возможность Северусу отдыхать от шумного Гриффиндора в тишине и покое родных подземелий. И, разумеется, у них тогда появлялось время спокойно обсудить линию поведения «Гарри Поттера» – учитывая всеобщий интерес к персоне означенного гриффиндорца это было совсем не лишним.

Более того, это было просто необходимым на фоне предстоящего уикэнда в «рассаднике Уизли», по меткому выражению Снейпа. Северус мог сколько угодно метаться по лаборатории, ругая расторопную Молли Уизли, но изменить ничего не мог. Весь преподавательский состав, за исключением декана Слизерина, дружно решил, что Гарри Поттеру следует приходить в себя после продолжительной комы именно в семье его лучшего друга. «Три дня отдыха перед началом второго семестра погоды не сделают», - решили профессора, тем паче, что студент успел написать и сдать большинство заданных эссе. Конечно, чтобы нагнать программу и не провалить экзамены в конце года, одних эссе было мало, но никто не собирался нагружать мученика науки с места в карьер. Чего, впрочем, нельзя было сказать о самом мученике...

- Учись, студент! – однажды вечером Северус хлопнул стопкой учебников по столу озадаченного Гарри. – Минерва права, программу надо нагонять.

- Но я же...

- Возражения не принимаются.

- А если...

- Успеешь, не волнуйся.

- А ты...

- Справляюсь без тебя.

- Яволь, майн фюрер! – вздохнул Гарри и послушно потянулся за учебником по трансфигурации.

- Вот и умница. Теперь продолжительный отдых на курорте «Бухенвальд» тебе не грозит, - спокойно кивнул Северус. – Учись, а я пока проверю сочинения. Карандашом проверю, не дергайся! Потом сотрешь.

Гарри недовольно наблюдал за тем, как Снейп подтянул к себе стопку пергаментов и с каким-то садистским удовольствием что-то быстро застрочил на полях первого эссе. «Весь кайф обломал!» - мрачно подумал декан. Проверка сочинений приносила едва ли не больше удовольствия, чем сам процесс преподавания. Насобачившись дешифровать почерки любой корявости, Гарри уже не обращал внимания на иероглифическую письменность студентов, зато с наслаждением ухохатывался над перлами, выдаваемые учениками за гениальный полет мысли. За луноцвет, «в разрезе похожий на латинскую букву омега», «волосы идинарока» (Гарри подозревал, что так был обозван единорог) и «мадагаскарских жаб Фламелля, обладающих целым комплексом Оедипуса» декан был готов проверять эссе ночи напролет. А сейчас ему оставалось вгрызаться в гранит науки и завистливо поглядывать на ухмыляющегося Снейпа.