Ольга Громыко - Год Крысы. Путница.

До берега, как оказалось, оставалось всего ничего. Снесло их здорово, чуть ли не на вешку. Камыши тут уже не росли, а круча задралась под самую луну. К счастью, у подножия рваным платком лежала песчаная отмель, на которую приятели и выбрались. Точнее, постыдно выползли на четвереньках, страстно мечтая рухнуть пластом — но стесняясь друг друга.

На косогоре показалась Рыска. Всплеснула руками, ахнула и, оскальзываясь, начала спускаться. Из-под башмаков струился белый сыпучий песок, почти не дающий опоры. Если б не кустики очитка да мослы сухой глины, скатилась бы, как по ледяной горке.

Кашляющие и плюющиеся полуутопленники заметили девушку одновременно.

— Как думаешь, к кому первому подойдет? — Альк сглотнул. Слюна по-прежнему отдавала речной тиной.

— И не надейся!

Когда Рыска наконец одолела склон, последнюю четверть на попе, ее взору предстали два недвижимых тела в живописных позах. Горестно вскрикнув, девушка бросилась к ближайшему.

— Ага, ко мне! — возликовал Жар, открывая глаза, и тут же получил пощечину от возмущенной до глубины души подруги.

Второй труп начал дико хохотать, благоразумно не переворачиваясь. Рыска в сердцах шлепнула его ладонью по хребту, облепленному мокрой тканью:

— Да как вам не стыдно! Я так испугалась! Думала, что вы утонули! А вы… вы… — Девушка беспомощно огляделась. — Мужики!

Мужики смеялись уже оба, выплескивая напряжение и празднуя очередной удачный побег от смерти. Жар протянул Альку ладонь, тот не задумываясь по ней хлопнул.

— Рыбак-то, гад! — с чувством сказал вор. — Как корова в воду прыгнула — сразу наутек!

— Сам себя наказал, урод. — Саврянин наконец сел, откинул за плечи мокрые расплетшиеся волосы. — Два злата сберегли.

— А что произошло? — Радость от вида живых друзей перевесила Рыскину обиду.

Жар рыгнул, жалея, что съел тот кусок хлеба. От проглоченной воды он всплыл к самой глотке, неприятно ее подпирая.

— Корова птицы испугалась и за борт прыгнула.

— Так она давно уже приплыла! А вы что там так долго делали?

Мужчины переглянулись.

— Купались, — буркнул Альк, с трудом поднимаясь на ноги. Правая до сих пор ныла и подламывалась. — Давайте, надо от берега немного отойти, чтоб костер с воды не заметили.

ГЛАВА 25

Чужак может бегать по владениям стаи довольно долго — пока не приблизится к одной из местных крыс настолько, что та его учует. По ее злобному писку на пришельца кидается вся стая, и участь его воистину ужасна.

К утру коров, как по волшебству, снова стало три: Болезнь поблуждала по вражескому лесу, раскаялась и вернулась в родное стадо.

— Она не успокоится, пока меня не уморит! — ругался Жар, в душе рад-радехонек, что не придется подсаживаться на Милку или, упаси Божиня, Смерть.

Корова взирала на хозяина с мрачной ненавистью. Содрать мешок с морды ей так и не удалось, оставалось только завидовать подружкам, со смаком щиплющим травку.

Жар расседлал и покормил негодницу, несколько примирив ее со своим существованием. Вещи во вьюке промокли насквозь, пришлось как можно туже отжать и развесить у костра — ехать по Саврии без рясы было слишком опасно. В гитаре тоже оказалось полным-полно воды, отсыревшие струны обвисли. Вор с сомнением покрутил ее в руках, но все-таки опорожнил и приставил к дереву сушиться.

— Выкинь, — лениво посоветовал Альк с лежанки. — Я отсюда вижу, как она вздулась. Высохнет — перекорежится.

— Что, совсем играть не будет?

— Будет, но слушать это ты не захочешь.

— Жалко, — вздохнул вор, — она мне уже как подруга, столько вместе пережили…

— Что, ты трупы подруг тоже за собой по месяцу таскаешь? Но у Жара все-таки не поднялась рука устроить гитаре огненное погребение.

— Вот высохнет, и посмотрим, — решил он.

Рыска проснулась позже всех, но открывать глаза не спешила — до того хорошо и уютно было лежать у Алька под боком, слушая, как приятели разминают языки. Да и поспали-то они всего лучин десять, маловато после таких передряг. Еще бы десяточек, а лучше два…

Девушка чуть было снова не задремала, но саврянин решил, что хватит валяться, и откинул покрывало. Тепло вырвалось из-под него, как птица, и, хотя ткань сразу упала на место, ощущение сладкой неги пропало без следа. Рыска разочарованно протерла глаза, потянулась и зевнула:

— Доброе утро!

— Ага, — уныло отозвался Жар, разглядывая уцелевший башмак. — Придется босиком идти…

— Ты же молец, — саркастично напомнил Альк из-за куста, — тебе положено стойко переносить тяготы и лишения. Вон святой Трачнил переплыл Рыбку на необструганном бревне, и то не жаловался.

— Не слышал про такого, — заинтересовался вор. — Саврянин, что ли?

— Угу.

— Тогда неудивительно. Ринтарец не валял бы дурака и прогулялся до брода.

— Зато это деяние сделало его знаменитым, — нравоучительно заметил саврянин.

— Почему? Бревен в стране мало?

— А, там долгая история. Саший-искуситель в облике алчного перевозчика, потребовавшего в уплату нательный знак Хольги… Исцеление больной девочки — ринтарской, между прочим… В общем, Трачнила у нас очень чтят и считают покровителем путешественников. И кстати, он тоже всегда ходил босиком.

— Я в святые по-любому покуда не собираюсь, — зло сказал вор, зашвыривая башмак в куст — не целясь в Алька, но рядом.

— В святые никто не собирается, — Саврянин затянул пояс и вернулся к костру. — Это уже после смерти решают — достаточно ли мученическая.

Котелок оказался единственным, кто стойко переносил тяготы пути; жаль, что ничего сытнее травяного чая в нем сегодня не кипело. Последний мешочек с крупой, дробленой пшеницей, после купания раздулся, как трехдневный беличий трупик, Жар даже развязывать его не рискнул. У Рыски из еды остался только тот кусок хлеба, что вчера забыли передать Альку, и сегодня саврянин брезгливо поглядел на протянутый ему сухарь.

— Пожалуй, это один из тех редчайших моментов, когда я предпочел бы быть крысой.

Но хлеб все-таки взял и стал грызть, прихлебывая отвар.

— А у тебя во вьюках ничего съедобного не завалялось? — с надеждой спросил Жар, провожая голодным взглядом каждую падающую на землю крошку.

— Могу предложить второй носок.

— Иди ты!

— Или в городе поедим. Тут недалеко.

Этот вариант Жару понравился больше, а вот у Рыски отчего-то разом пропал аппетит.

Недалеко.

Мы уже в Саврии! — с пугающей ясностью осознала девушка. И город этот будет чужой, и язык — непонятный, и люди — врагами!