Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин
Арха резко повернулась над застывшим мужчиной, отведя назад за свое бедро правую руку с ножом. В этот миг Гед медленно поднял голову и посмотрел на нее. В его взгляде явилось такое выражение, словно он увидел что-то ужасное. Его спокойное лицо исказилось от боли. Он смотрел на нее долго, казалось, он видел ее все яснее и яснее, и выражение его лица смягчилось. Наконец он произнес так, будто здоровался с ней:
—Тенар!
Потом протянул руку и прикоснулся к блестевшему на ее руке обручу из чеканного серебра, пронизанного девятью отверстиями. Жест его был доверчив, словно он убедился, что занесенный кинжал в ее руке не имеет никакого дурного смысла. На нож он не обратил никакого внимания. Он смотрел не на него, а вдаль, на волны, которые набегали с моря, затопляя камни.
Потом он произнес с усилием:
— Нам пора… пора уходить отсюда.
При звуке его голоса безумие отпустило ее. Она испугалась.
С неожиданной энергией поднявшись на ноги, он сказал:
— Ты ушла от них, Тенар. Ты теперь свободна.
Потянувшись всем телом, он потуже подпоясал свой плащ.
— Помоги мне управиться с лодкой, — попросил он. — Она поднята на колоды, они послужат вместо катков. Вот так, подтолкни ее… еще раз… Сюда, вот так… достаточно. А теперь приготовься; как только скомандую, сразу прыгай в нее. Это такой хитрый прием, чтобы спустить лодку в воду. А ну, еще раз… Ну, давай — прыгай!
И, впрыгнув в лодку вслед за ней, поддержал ее, когда она потеряла равновесие, а затем усадил на дно лодки. Сам Гед крепко уперся в дно широко расставленными ногами и, встав к веслу, резким движением послал лодку вперед. Она как камень слетела на набежавшую волну и, выплыв из пещеры, пролетела мимо ревущей и грохочущей, мокрой от пены оконечности мыса и вышла в море.
Когда они отошли достаточно далеко от прибрежного мелководья, он вынул из уключин весла и поднял парус. Теперь Тенар, находясь в лодке и видя только море, боялась, что суденышко слишком мало.
Он поставил и поднял паруса. Все снаряжение лодки выглядело таким старым и потрепанным, словно оно служило долгую и нелегкую службу. Но блекло-красный парус был заштопан очень тщательно, а вся лодка была чистой и аккуратной. Как ее хозяин, все на суденышке привыкло к дальним странствиям, но не знало нежного обращения.
— Тенар, — сказал он, — когда мы ушли, и ушли совсем, мы очистились полностью. Чувствуешь ли ты это, Тенар?
Она почувствовала. Черная рука, которая всю жизнь висела над душой, отпустила ее. Но той радости, какую пережила в горах, она не ощущала. Она уронила голову на руки и заплакала так, что щеки сразу стали мокрыми и солеными от слез. Тенар оплакивала попусту растраченные годы, проведенные в оковах бесполезного зла. Она плакала от муки, потому что теперь была свободна.
Она начинала осознавать горечь свободы. Свобода оказалась тяжкой ношей, огромным и чуждым ей бременем, которое навалилось ей на душу. Свобода была нелегка. Она совсем не подарок, который можно получить и принять от другого. Свобода — это выбор, который приходилось делать самой, и, может быть, самый трудный выбор. Конечно, дорога эта вела наверх, к свету, но путник, нагруженный так тяжко, мог и не дойти до цели.
Гед дал ей выплакаться вволю и не сказал ни слова в утешение, и когда она плакала, и когда сидела, глядя назад, на низкий голубой берег Атуана. Лицо его было сурово и сосредоточенно, будто он находился здесь один. Он следил за парусом и правил рулем, и делал это проворно и безмолвно, все время глядя только вперед.
Ближе к вечеру он показал на солнце, к которому они теперь плыли.
— Это Карего-Ат, — сказал он.
И Тенар, проследив за направлением его руки, увидела в отдалении неясно вырисовывающиеся, похожие на облака холмы. Вот он, тот самый огромный остров, на котором обитал Божественный Король. Атуан к этому времени давно пропал где-то за кормой. Солнце било ей прямо в глаза, подобно золотому молоту.
На ужин были сухари и ссохшаяся вяленая рыба, казавшаяся Тенар противной. Напились воды из бочонка, который Гед прошлым вечером наполнил из ручья на Облачном мысу. На море опустилась неприветливая зимняя ночь, стало холодно.
Вдалеке, на севере, они еще какое-то время могли видеть крохотные желтые точки — огни далеких деревень на побережье Карего-Ата. Потом все исчезло в дымке, сгустившейся над океаном. Они остались вдвоем в беззвездной ночи над морской пучиной.
Тенар на корме свернулась калачиком; Гед устроился на носу, подложив под голову вместо подушки бочонок с водой. Лодка шла ровно и устойчиво, и низкие волны легонько шлепали по ее бортам, хотя ветер превратился в слабые вздохи, долетающие с юга. Здесь, вдали от скалистых берегов, море стало молчаливым, очень тихо нашептывая что-то, соприкасаясь с лодкой.
Тенар, словно подражая морю, спросила шепотом:
— Если ветер с юга, значит, лодка плывет на север?
— Да, пока мы не начнем маневрировать и делать галсы. Но сейчас я направил ей в парус волшебный ветер, который несет нас прямо на запад. К утру мы уже покинем каргадские воды. Тогда я отпущу ее под обычный ветер.
— А сама она не может править?
— Может, — совершенно серьезно отвечал Гед, — если дать ей правильные указания. Она бывала и в открытом море, и заплывала очень далеко за самый последний остров в Восточном Просторе. Побывала она и на самом дальнем западном берегу, на острове Селидор, где умер Эррет-Акбе. Она очень умная и опытная лодка, моя «Зоркая». На нее можно положиться.
В этой лодке, которую волшебство несло вперед поверх морских глубин, девушка лежала на дне и смотрела вверх, на темное небо. Всю жизнь смотрела она во тьму, но эта темная ночь над пустынным океаном была тьмой неизмеримо более громадной. Эта тьма не имела конца, не имела кровли, а простиралась во все стороны, до самых звезд и еще дальше. Никакие Земные Силы не могли потревожить ее. Эта тьма была прежде света и пребудет после него. Она была до жизни и пребудет после нее. И она простиралась за пределы любого зла.
Тенар заговорила в темноте:
— Тот островок, где тебе подарили талисман, он в этом море?
Голос Геда отозвался из темноты:
— Да. Где-то здесь. Наверное, немного южнее. Я потом так и не смог снова разыскать
