Алёна Реброва - Тайны наследников Северного Графства

— Хм. Это было похоже на оскорбление, — замечаю, чувствуя, как начинаю злиться.

— Это было похоже на правду, Бэйр, — сурово продолжила Тома. — Я пытаюсь объяснить тебе, что ты поступаешь неправильно. Да, ты умна, да, ты сильная и можешь за себя постоять. Тебя боятся, остерегаются и избегают, но при этом тебя не за что уважать, не говоря уже о восхищении! А за что? За силу? За силу таких, как ты, скорее будут ненавидеть.

— И что? Ведьм всегда ненавидят, — пытаюсь сделать так, чтобы в голосе не прозвучала обида. Зачем она все это мне говорит? Ей еще повезло, что я добрая, как трехмесячный ягненок, а не то остались бы от нелюди только уши! Вообще, это просто подло с ее стороны пользоваться моей добротой и говорить такие вещи мне в лицо! Ты уродливая ведьма и вызываешь у окружающих только отвращение и ненависть! Ну спасибо, утешила!

— Ненавидят, Бэйр, сильных мерзких старух без волос и зубов, которые озлоблены на весь мир, потому что им уже за двести пятьдесят, а они все еще девственницы, — продолжила Тома все тем же голосом, полным яда. — А вот молодых и прекрасных кудесниц уважают, перед ними трепещут и благоговеют, каждый второй мужчина готов целовать подол их мантии, женщины же их молча ненавидят и в бессилии клевещут. Такой должна быть ведьма, а не вот этим убожеством, которое ты видишь ежедневно в зеркале. Никак не могу понять, куда твоя мать смотрела, когда ты взрослела!

— Мать? — в одно мгновение я почувствовала, как начинаю не на шутку злиться. — Что ж, я понятия не имею, куда она смотрела! Я понятия не имею, была ли она у меня вообще!

— Конечно была, — холодно произнесла Тома, потом, посмотрев на меня, поняла, что перегибает палку. Продолжила нелюдь уже куда более мягко. — Только не вздумай обижаться, дорогая, на правду не обижаются. Ты сама себя довела до того, что мне приходится тебе это говорить. Кто-то же должен тебе это сказать, верно? Мужчин ты не послушаешь, даже таких близких, как Дейкстр. По-твоему, он не имеет права говорить тебе о твоей внешности, я понимаю это. Но вот к женщине, ко мне, ты просто обязана прислушаться, потому что я твоя соратница и хочу помочь.

— Что же ты хочешь сделать? Пока ты только издеваешься надо мной!

— Я хочу научить тебя тому, чего ты, по всей видимости, делать не умеешь. Следить за собой и правильно ухаживать за телом, за волосами, за одеждой. Ты на самом деле очень красивая, только сейчас это едва заметно, — голос Томы был таким ласковым, что я улыбнулась, невольно почувствовав себя ребенком, которому сделали комплимент взрослые.

— Ладно, я согласна. Что же ты мне, убогому страшилищу, предлагаешь? — криво усмехаюсь. — Намазывать себе на лицо слои грима?

— Нет, намазывать ничего не надо: свеклу на щеки и белила на лоб оставь крестьянкам.

— А что тогда?

— Вот это я тебе сейчас и буду объяснять. А пока снимай белье и лезь в ванну.

Нелюдь подошла к деревянному столику и сдернула с корзины. Я попыталась увидеть, что же там такое лежит, но Тома цыкнула на меня и развернула к ванне.

Раздеваться совсем при Томе было стыдно, потому я замешкалась на целую минуту. Затем решила, что хуже все равно не будет, и сделала, что велела экономка.

Как оказалось, в корзине была целая коллекция бутылочек и баночек с какими-то мазями, зельями и прочей дрянью. Видимо, все это мне предстояло испытать на себе.

Пока ванна наполнялась водой, Тома рассказывала мне, какая жидкость и мазь для чего предназначена, как и из чего мне все это надо варить, как часто пользоваться и прочее. Спустя пять рецептов разных «шампуней», я не выдержала и попросила Тому принести мне из комнаты мой кожаный дневник и нескончаемое перо. После стала записывать все рецепты туда. Не то чтобы я собиралась всем этим усиленно пользоваться, но знать будет полезно…

Всего я узнала о двенадцати видах кремов, мазей и зелий, которые при разном смешении между собой давали разные по действию косметические средства. Ничего особо волшебного не было, все скорее походило на обычную косметику из моего мира, только не из химической дряни, а из трав и малой доли магии.

Все это было теоретической частью, которая, надо сказать, была гораздо приятнее, чем практическая! Когда меня начали обмывать и обмазывать всякой дрянью с тошнотворным запахом, мой энтузиазм куда-то пропал.

Для начала мне пять раз вымыли голову и каждый раз с новым веществом. Первые три пахли хуже смеси из крови разлагающегося трупа, тухлых яиц и навоза, если бы я не знала, что таких составляющих там точно нет, то ни за что не стала мыть волосы с этой гадостью! Четвертое, к огромному счастью моего обоняния, не пахло вообще, но безумно щипало, а вот пятое уже было с каким-то приятным ароматом.

Затем пошли бальзамы на кожу и их было больше пяти: целых семь. Каждый из них нужно было наносить на все тело, особенно обильно должны были быть обмазаны некоторые участки, где кожа была наиболее тонкой. Первые четыре склянки ничем особо друг от друга не отличались, а вот оставшиеся три мне запомнились надолго! Первое из трех жутко щипало кожу, как будто кислотой облили, второе было вязким, как подогретая смола, и жгло, хотя было холодным, а третье… облив меня третьим, Тома, кажется, решила содрать с меня три шкуры в прямом смысле! Взяв жесткую мочалку она с особым усердием прошлась по моей спине, плечам, шее, животу и ногам. К слову во время этой обработки, нелюдь от усердия чуть не утопила меня в ванной.

К тому моменту, когда я уже не верила, что это когда-нибудь случится, мне все-таки разрешили вылезти из воды. Завернувшись в теплое полотенце, я приготовилась к дальнейшим испытаниям.

— Надо высушить тебе волосы, — сказала нелюдь, берясь за расческу. — Теплый воздух не помешает, только, пожалуйста, не слишком сильный поток.

Я создала такой вихрь, как она сказала, и приготовилась к дальнейшей экзекуции… как выяснилось, зря. Тома очень аккуратно и бережно расчесывала меня, просушивая каждую прядку, при этом она делала что-то, от чего волосы становились волнистыми.

За то время, пока нелюдь занималась моей прической, у меня было время отдохнуть и немного расслабиться после тех жутких мазей. Все же вытерпеть такую масштабную головомойку, когда не знаешь, что на тебя сейчас будут лить и насколько это будет неприятно, не просто.

— Ну, отлично, — улыбнулась Тома, проведя пальцами по моим волосам. — Потрогай сама. Разве не приятнее?

Я послушно дотронулась до своей головы и… обомлела.

— Что за?… — удивляюсь, вновь и вновь пропуская волосы через пальцы. Они были мягкими до того, что не хотелось отпускать, совершенно не путались, как это было обычно, и пахли так, что у меня у самой глаза от удовольствия закатывались. — И это все от той гадости!?