Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцгерцог

Я прыгнул на мага с растопыренными руками. Он пытался ударить в лицо, в опасную минуту все забываем, кто мы, и становимся просто мужчинами, то есть диким зверьем, но я сбил массой тела, навалился и стиснул пальцы на его горле.

Он захрипел, лицо побагровело, вздулось и… преобразилось в милое женское личико невинной девушки, глазки удивленно-испуганные, небесно-голубые, ресницы длинные и распушенные на кончиках, тонкий носик и полные вздутые губы бантиком.

— Врешь, — прохрипел я, — трансвестит… Я продвинутее, чем ты думаешь… Женщина — тоже человек… А это значит…

Я на миг отпустил одну руку, выхватил из-за пояса нож и с силой вонзил ему под левую грудь, волнующе и даже волнительно вздымающуюся.

— …ее можно убивать, — закончил я. — А чаще — нужно…

Она страшно закричала, милое личико перекосилось, рот распахнулся, став шире волчьей пасти, а в нем заблестели два рада острых зубов.

Я отстранился и с силой врезал кулаком в морду. Пальцы ожгло, словно ударил в дерево, однако женскую голову отшвырнуло так, что затылок хрустнул, словно скорлупа гусиного яйца.

Невообразимо быстро он превратился в льва, громовой рык оглушил, я снова с силой сжимал пальцы на толстой шее, густая грива мешает нащупать горло, дважды ударил в морду и снова ухватил в объятия, перекатился по влажному и мягкому, словно барахтаемся в утробе, не удается упасть так, чтобы Тиларет ударился хребтом о что-нибудь твердое и желательно острое.

Хрустнуло, Тиларет взвыл, начал превращаться в нечто холодное, скользкое, я усилил хватку.

— Протей? Ладно, это я помню, уже проходил…

Он прошипел, как большая змея:

— Отпусти… иначе умрешь…

— Все умрем, — сообщил я. — Но ты — сейчас.

Под пальцами чешуйки продолжали уплотняться, я стиснул челюсти и сжал пальцы, напоминая себе, что это всего лишь иллюзия, на самом деле я держу за глотку человека, а не тираннозавра…

Мое тело тоже молит об отдыхе, пот заливает глаза, в черепе шум и грохот, не сразу понял, что это Боудеррия тоже дерется с кем-то. Я тряхнул головой, звон и крики прервались, как отрезанные большим ножом. Краем зрения увидел, как Боудеррия сразила сразу двух каких-то в настоящих доспехах и, не останавливаясь, чтобы перевести дух, ринулась к нам.

— Сэр Ричард!.. Не кувыркайтесь, я сейчас отрублю ему голову!

Я прохрипел:

— Не…льзя…

— Почему?

Я огрызнулся:

— Откуда я знаю?..

— Но что мне делать?

— Стой, — сказал я хрипло, — и прижимай кулачки к груди… Можешь иногда вскрикивать жалобно «Держись!» и «Ой, Рич, милый»… «Ой, не сдавайтесь», «Ой, он вас ударил!»…

Под пальцами сопротивление слабело, силы колдуна тают, но беда в том, что мои истаяли еще раньше, я надсадно сипел и чувствовал, что не смогу с него слезть, даже если задавлю.

Он медленно и против воли обретал прежний облик, лицо измученное, в глазах боль от ран, их не удалось заживить никаким заклятием, бледные губы шевельнулись.

— Не дави… — услышал я хриплый шепот. — Клянусь… если подаришь мне жизнь… стану твоим слугой навеки…

— Я демократ, — прохрипел я с достоинством и красиво тряхнул головой, отбрасывая падающие на лоб волосы, — люди не должны служить никому, кроме отечества.

— Тогда я исчезну… — прошептал он, — покину эти земли и забуду к ним дорогу…

— Куда исчезнешь?

— Вблизи берега… большие острова… Так много…

Я покачал головой, дрожащими пальцами нащупал рукоять кинжала на поясе.

— Ты не рыцарь. Клятва мага дешевле улетевшей паутины.

— Ноя…

— Давай не тянуть, — посоветовал я буднично. — Твое бытие вредит прогрессу.

Боудеррия ахнула, когда я резко двинул руками вниз. Острие лезвия вошло в горло, поворот — и голова откатилась в сторону. Красные струи ударили из рассеченной шеи с напором.

Я с трудом поднялся, некрасиво кряхтя, повернулся к Боудеррии.

— Ты не очень против?

Она медленно покачала головой.

— Я нет, но вы… от вашей светлости не ожидала.

— Почему?

— Он же готов был поклясться в верности!

Я сказал хмуро:

— Я не для него, а для тебя сказал, что клятва мага дешевле улетевшей паутины. Ты у меня такая доверчивая, чистая, светлая, наивная, добрая, невинная…

Она прервала:

Ваша светлость! Вы меня спасли для того, чтобы глумиться?

— Вот так и говори комплименты, — пожаловался я. — В общем, если враг не сдается — его уничтожают!

— А если сдается?

— Тоже уничтожают, — пояснил я, — тем или другим способом. Я вот не хитрил, не политкорректничал, просто зарезал. Без объявления каких экономических санкций. Я человек сравнительно честный.

Она передернула плечами.

— Сэр Ричард, вы меня пугаете.

— Чем?

— Зарезали, — пояснила она, — слишком уж… буднично. Без злости. А это все-таки не курица на обед.

Я подумал, покачал головой.

— А ты меня удивляешь. Заметила… Мне самому такое очень не нравится, а почему так, понять не могу. Я же не был такой черствой сволочью!.. Когда ею стал? Или почему?.. И как вернуть мое святое невежество? Как стать глупым и желательно идиотом, чтобы никому не быть врагом?

Она спросила тихо:

— А почему он не залечил раны? Он жепытался, я видела! Иначе бы и стрелы не выдирал… Бр-р-р, как представлю…

Я развел руками. Можно бы сказать честно, что в мир пришла другая сила, более трезвая, зрелая и безжалостная, абсолютно не принимающая магии. Но Боудеррия, скорее всего, не поймет…

— Когда я бью, — сказал я хвастливо, это она поймет, — то бью, а не царапаю!

Она вздохнула, отвернулась и начала смотреть по сторонам.

— Надо выбираться?

— Подождем сэра Норберта с его людьми.

— Они сюда доберутся?

— Обязательно, — сказал я. — Просто я послал их кружным путем.

Она посмотрела на меня с удивлением.

— Зачем?

— А если бы они первыми сюда добрались? — ответил я вопросом на вопрос.

— М-да, — сказала она неохотно, — нам пришлось бы пасти свиней…

— Ни к чему не прикасайся, — предупредил я. — А то все рухнет. Над нами столько камней, что и мне шишки набьет, а тебе прическу весьма сдвинет.

Глава 14

Она фыркнула, но осталась на месте, а я пошел быстро и настороженно по залу, старательно осматриваясь, ну хотя бы что-то понять, ну что за выверт культуры, зачем дизайнерам дали волю, все ж испохабили, знакомые вещи делают такими, что не признаешь…

И чем дольше ходил и всматривался, тем острее разочарование медленно и без откатов вытесняло восторг молодого бедуина, попавшего в сезамову пещеру с сокровищами. Вот здесь одичавшие потомки с непониманием смотрели на работающие установки и приходили в ужас, когда те останавливались, начинался плач, мольбы, устраивались танцы с бубнами, а затем неизбежные жертвоприношения…