Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий

парадном зале княжеского двора, где, сидя рядом с Гизуром, ловила полные желания взгляды богачей и воинов, ибо ничто не доставляло ей большего наслаждения, чем мужское возбуждение. Если бы не Гизур, каждую ночь принимала бы она в ложе иного мужчину, не отдаваясь бы ему сразу, но наготой своей пробуждая вначале безумное желание и все большую дерзость до потери разума, до того момента, когда разъяренный неуемной похотью, он насильно брал бы ее. Но имел ее лишь Гизур, и случалось, что Хельгунда размышляла над тем, как убрать его из своей жизни: пронзить стилетом или же отравить. Вот только, кто бы тогда проявил достаточно мужества, чтобы защищать Гнездо, удерживать в башне Пепельноволосого и совместному их ребенку, ее и Гизура, дать в будущем княжескую корону? Кто победил бы взбунтованных богачей, Повал из Крушвиц и Дунинов из Познании, которые — как сама то слыхала — тоже заказали для себя княжеские короны? Когда Гизур окоротит Повал с Дунинами, тогда — предварительно приказав ему убить Пепельноволосого — она подаст любовнику ядовитый отвар из сромотника-веселки. Тогда руки ее станут просить могучие князья, подарки ей слать, завоевывать новые страны, она же каждому оставит надежду и подарит одну ночь, после которой станут они по ней тосковать и драться ради нее. И поступая так, останется она свободной, еженощно имея нового любовника, а княжество ее станет королевством.

Хельгунда тосковала по родному Юмно, которое называли городом «великолепнейшим», ибо, как говорили о том некоторые путешественники, был он наиболее многолюдным в этой части света. Населяли город склавины, они же правили здесь: отец Хельгунды, Хок, тоже был склавином. Но наряду с ними полно здесь было греков, ищущих приключений аскоманов, богатых купцов из страны муслиминов и даже саксов, что дали себя окрестить; правда, в новой вере открыто в городе признаваться они не могли, даже показываться с крестом на груди, ибо люди в Юмно ненавидели умершего на кресте человека. Разные люди по-разному город тот называли: Юмно, Йомсборг, Волин, Юлин, кто как. В городе имелся маяк, который по ночам огнем, называемым греческим, показывал путь мореплавателям. Более всего почитали здесь Триглава, бога с тремя лицами, находившегося в главной контине-святилище, выстроенной умением необычным, изнутри и снаружи украшенной резными статуями, представлявшими образы людей, птиц, диких зверей, изготовленных и раскрашенных так, что все эти людские и звериные существа, казалось, жили как настоящие. У стоп Триглава лежало огромное копье. Говорили, что оставил его здесь Юлий Цезарь, прадавний повелитель Ромы, что город этот основал, и потому-то некоторые называли его Юлином по его имени. Под статую Триглава перед всяким военным или же торговым походом либо же после такого похода приносили богатые дары, золотые или серебряные жбаны, десятую долю каждой добычи. Жрецов просили поворожить, и советы их потом тщательно соблюдали. Ворожил же жирный черный конь, которого никто и никогда не объездил. Именно его проводили жрецы меж разбросанных по земле копий, и если ни одного конь копытом не цеплял, тогда с верой приступали к исполнению собственных планов.

Красивым был город Юмно и веселым; возвращавшиеся с добычей пираты всю ее тут же продавали, а затем день и ночь гуляли по многочисленным корчмам да веселым домам, потому-то отовсюду доносились звуки музыки и веселое пение. Ах, сколько же раз, тихонько выбравшись из отцовского дома, гуляла она с пиратами, плясала, пищал от утехи…

А тут, в Гнезде, жила она как в тюрьме, обреченная лишь на Гизура и его наемников, на склавинских воев, мелких купцов и ремесленников. Здесь она не могла себе даже любовника позволить, поскольку тут же узнал бы об этом Гизур, узнал бы о нем Гизур — любовнику бы голову отрубил, ее же саму приказав батогами избить, хотя она была княгиней, он же сам лишь командиром наемников.

Уже в тринадцать лет она привлекала внимание своей красотой всего Юмно. На пирах, которые устраивал ее отец, вроде бы как для собственной, детской забавы, любила она садиться на колени гостей отца, в основном — богатых купцов и знаменитых пиратов, и ей доставляло удовольствие, когда сквозь тоненькое платьице, под своей девичьей попкой чувствовала она, как напрягается мужской член. Когда же тот вставал колом, хихикая, спрыгивала она с этих колен и перебиралась к другому мужчине. Точно так же поступала она и с собственными старшими братьями, пока один из них, когда отца не было дома, не заволок к себе и, обезумев от животного желания, не изнасиловал ее. Тогда познала Хельгунда наслаждение, и с тех пор лишь насилие доставляло ей истинное удовольствие. Поняла она и еще одно. Насилие дарило удовольствие не только ей, но сопротивление женщины лишь усиливало возбуждение мужчины. Окружавшие ее люди чаще всего редко спрашивали женщину о том, желает ли она их, брали, совершенно не интересуясь ее переживаниями, потому-то, в основном, и имели женщин недвижными и стылыми, словно колоды или трупы. Она же сама сражалась до тех пор, пока не чувствовала в себе мужской член. И вот тут она изумляла мужчину переменой в себе. Хельгунда начинала выказывать резкое желание и наслаждение, всем телом сопровождая мужчину на пути к любовному счастью. Мужчинам тогда казалось, что это именно они какие-то чудесные дарители наслаждения, а ничто столь не привязывает мужчину к женщине, как осознание того, что именно ты разбудил ее желание. И вот это переживание удовлетворения девица научилась проявлять самыми различными способами, то громко крича, то двигая мышцами влагалища, обильно выделяя любовную слизь, выворачивая глаза, выгибая тело дугой или заставляя трястись его в спазмах. И если вначале она притворялась, со временем и вправду начала познавать упоение и проявлять его во всей силе. Еще она поняла, что мужчина приходит к наслаждению быстрее, чем женщина, поэтому начала следить за лицами пыхтящих на ней мужчин. Сжимая мышцами собственного нутра их член, она чувствовала, как близятся те к свершению, и постепенно освоила искусство доведения самой себя к тому же одновременному с мужчиной свершению, поскольку и это тоже возбуждало ее. И с тех пор обрела она всяческую власть над теми, кто рядом с нею чувствовал себя истинными и великолепными любовниками. И даже будучи с другими женщинами, всегда тосковали по ней.

Ей было пятнадцать лет, когда до ушей Хока дошли вести, будто дочь его приманивает к себе в комнату все новых и новых мужчин или же шатается ночами по улицам и публичным домам, предлагая грязным бродягам насиловать себя. Хок вспыхнул гневом, жестоко избил Хельгунду и закрыл