Марина Дяченко - Пентакль

И что прикажете с вами делать?

Сергей Сергеевич, начальник экспедиции, изволил удивиться. Редкий случай, между прочим! Начальники экспедиции не удивляются даже на раскопе. «Так я и знал!» – и весь сказ, пусть лопата вывернет хоть золотую пектораль с грифонами.

– Максим! Откуда это?

– Курган номер три. Сегодняшний. Куда положить?

Начальник позволил себе не просто удивиться – моргнуть. Остальное Максим мог угадать заранее. Сейчас ему объяснят, что краниологическое исследование в этом году невозможно, везти в музей – тоже, фонды и так переполнены… Если коротко: «Избави нас бог от старательных старшекурсников!»

Значит, можно проявить инициативу.

– Я подумал, Сергей Сергеевич… Закопаю его рядом с курганом, а место в дневнике помечу. Лежал со времен Перикла – и еще полежит. Если вдруг понадобится – возьмем. Так сказать, долговременная консервация.

– Правильно! Действуйте!

В начальственном взоре читалось явное одобрение. Но и укор тоже. Мол, ты же не из Дворца пионеров, Максим! Или сам сообразить не мог?

А вот не мог. Идея с «долговременной консервацией» родилась сама собой, посреди разговора. Спонтанно, если совсем по-научному. Как и бессмысленная затея с отменой футбольного матча.

Штыковую лопату он взял в хозяйственной палатке; бутылку портвейна пришлось покупать в сельмаге совхоза имени Химерного, на что ушло ровно полтора часа.

– Череп! А точнее, уважаемая мадемуазель! – проникновенно начал Максим, сидя рядом со свежей ямой и подсвечивая себе фонариком. – Прежде всего, сообщаю, что кости я тоже собрал. Кажется, все, мы их в угол раскопа сложили…

Максим не страдал типичной интеллигентской привычкой разговаривать сам с собой, но в данном случае имел полное право считать, что находится в компании. Кроме того, ночь, пустая степь, разрытая могила, да и бутылка уже не полна… Кто осудит?

– Прежде чем поговорим о дальнейшем, позволю себе представиться. Имя мое вы, вероятно, слыхали. Остается добавить, что я студент третьего курса исторического факультета, копаю с четырнадцати лет, дело это люблю, надеюсь лет через пять стать заместителем начальника экспедиции и… И, между прочим, из-за вас я порезал палец.

Последнее было не совсем справедливо. Максим оказался сам виноват, ибо решил копать без фонарика и почти сразу наткнулся на бутылочное стекло. Пришлось заливать рану портвейном.

– Наконец о том, что я тут вообще делаю. Отвечу так: и самому интересно. Все мои сегодняшние поступки нахожу странными и нелогичными. Будет желание, можете подумать на досуге. Попытаюсь лишь выдвинуть непротиворечивую версию. Скажем, я учел, что вы умерли молодой, после смерти вас ограбили, а затем всякая босота посмела играть вами в футбол. Все данные обстоятельства и вызвали мою неадекватную реакцию.

Максим замолчал, дабы оценить, как это все выглядит со стороны. Да уж! Но раз взялся – доводи до конца.

– Поскольку оба мы с вами не христиане, позволю совершить над вами нечто вроде языческого обряда. Прошу прощения, если вместе с благородным портвейном за рубль тридцать две на ваши кости попадет капля моей крови. Впрочем, так будет еще архаичнее. А на память о вас оставлю себе сердоликовую бусину, которую имел честь только что найти в отвале вашего кургана. Описывать в дневнике и сдавать не буду, чтобы не путать хронологию.

Максим порылся в кармане штормовки, подсветил фонариком. На ладони лежал неровный коричневый шарик. Издалека – камешек и камешек, но вот луч коснулся поверхности, и где-то в глубине засветился ответный огонек…

Захотелось просто встать и уйти. Монолог по типу «Многоуважаемый шкаф!» изрядно затянулся. Поэтому Максим просто плеснул от души портвейна, подумал, сам отхлебнул пару глотков и взялся за лопату. Но в последний миг остановился. Шкаф шкафом, но ведь это, как ни крути, похороны!

От такой мысли и вовсе стало не по себе. Максим отвернулся, словно надеясь что-то увидеть в окружавшей его тьме, затем виновато вздохнул:

– Прости, если что не так. Наверное… Уверен, ты была красивая, храбрая, умела в отличие от меня прекрасно ездить верхом и стрелять из лука. Стихи бы прочесть, но ничего на русском в голову не приходит. Разве что на украинском… Зато почти о нас с тобой. Борис Мозолевский написал, он археолог, как и я. Точнее, это я, как он. Но прочитаю все же на великом и могучем – в свое время честно попытался перевести.

Максим вытер тыльной стороной ладони внезапно вспотевший лоб. Вспоминать собственные поэтические потуги оказалось не так и легко. Но если постараться…

Он не спал. Средь звезд немого гласаШел сквозь тьму – и замер, недвижим:Афродита скифов – АргимпасаОзаряла степь огнем своим.

Перевод вышел так себе. К тому же Максим ошибся – безлунная ночь была черна, Аргимпаса скрыла свой лик. И так же темен казался сердолик на испачканной землей и кровью ладони.

– Вы археолог, – уверенно заявила девушка. – Из экспедиции, которая курганы копает.

– А вы из тех домиков, что возле берега, – не оборачиваясь, констатировал Максим. – Отдыхаете от трудов праведных.

Ему помешали.

Археологи редко копают в одиночестве. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, если рядом село с магазином, и плохо, когда начинается почти неизбежный конфликт с местными «подобными». Отдыхающие в качестве соседей лучше – но не слишком надоедливые.

То, что гостья именно из домиков, он понял после первого же слова. Свои все наперечет, а сельский «суржик» узнаешь сразу.

Вообще-то в округе было людно. Село Терновцы, которое с магазином, рядом еще одно, Градовое, почти пустое, река с фанерными домиками на берегу и лодочной пристанью, за рекой – белый санаторий «Ладушки», прозванный злыми языками «сатанорием». Когда после первой недели работы начинает хотеться одиночества, обилие себе подобных утомляет.

Вечером Максим уходил «свит за очи» – на старый курган, варварски раскопанный еще век назад. Садился так, чтобы не видеть ничего, кроме далекого леса.

– Помешала? – Гостья оказалась до странного чуткой. – Наверное, думаете о работе? Извините, сейчас уйду.

То ли девушка и в самом деле смутилась, то ли не хуже третьекурсника изучила мудрую науку психологию. Максим поспешил встать.

– Это вы меня извините. Никому вы не помешали, я ухожу, точнее, уже ушел. Кстати, курган, на котором мы стоим, раннескифский, века седьмого до нашей эры, слева – кладбище, но поновее и… Ушел!

– Оставляете меня одну на кладбище?

Гостья засмеялась, и археологу расхотелось уходить.

– Кладбище? – Максим поглядел вниз, где оно находилось, покачал головой: – Если мы собираемся знакомиться, повод – лучше не придумать. Кладбище начала двадцатого века, заброшенное, разоренное, как и все в этом богоспасаемом крае…