Гарри Тёртлдав - Молот и наковальня

Бывший Пахан смотрел на Маниакиса снизу вверх тусклыми, мертвыми глазами. Благодаря холодной зимней погоде, ужасный дар Этзилия еще не успел протухнуть, поэтому от него не исходила обычная в таких случаях омерзительная вонь…

— Откуда мне знать, — спросил Маниакис, — что передо мной не голова какого-то незначительного кубрата, расставшегося с ней лишь затем, чтобы твой каган мог подтвердить верность своему слову?

— Есть два способа, — ответствовал Шизат. — Во-первых, мы, кубраты, никогда ни при каких обстоятельствах ни за что не пошли бы на подобный обман. А во-вторых, Маундиох и иже с ним, содержащиеся тобой в заложниках, знали Пахана; они узнают его голову. Они узнают также остальные шесть голов, доставленные нами к твоему двору, поскольку были знакомы с ними, когда те еще пребывали на своих телах, величайший, да!

Маниакис задумчиво облизнул губы. Действительно, подобная проверка могла бы его удовлетворить. Конечно, вряд ли удастся узнать в точности, принимали ли участие в набеге на Варну обладатели этих голов, зато можно выяснить, насколько высокое положение они занимали среди своего народа.

— Справедливо, — сказал он. — Назови мне имена людей, чьи головы ты доставил в Видесс, а также их звания. Если описание Маундиоха совпадет с предоставленным тобою, я не стану винить Этзилия в нарушении мира.

— По рукам, величайший! — И Шизат как мог описал тех номадов, которые ныне стали на голову короче. — Отныне эти головы в твоем полном распоряжении, делай с ними что хочешь. Может быть, ты пожелаешь украсить ими тот громадный стоячий каменный член? Забыл, как у вас его называют.

— Столп, — сухо ответил Маниакис. Двое или трое придворных сдавленно хихикнули; уж больно точное определение дал Шизат. — Думаю, для парочки голов на Столпе место найдется. Остальные я пошлю в Варну, чтобы горожане знали: те, кто на них напал, примерно наказаны.

— Как тебе угодно, величайший! — Шизат вновь распростерся перед Автократором, давая понять, что он сказал все.

— Останешься в столице до тех пор, пока Маундиох не подтвердит все, о чем ты тут говорил, — повелел Маниакис. Шизат стукнул лбом о мрамор пола в знак того, что понял приказ. Маниакис тем временем повернулся к постельничему:

— Позаботься об этом, достопочтеннейший Камеас, — сказал он, указывая на голову Пахана. — Сперва препроводи ее вместе с остальными на опознание к Маундиоху, а затем водрузи на Столп!

— О… а… Да, величайший. Слушаюсь и повинуюсь. — Без малейшего воодушевления постельничий приблизился к голове и осторожно поднял ее, брезгливо взявшись за спутанную клочковатую бороду самыми кончиками большого и указательного пальцев, после чего понес дар кагана прочь. Судя по выражению лица, Камеас предпочел бы держать этот подарок кузнечными клещами.

Шизат поднялся и стал пятиться, пока не удалился от трона на предписанное правилами расстояние, после чего повернулся и направился к выходу из Высшей Судебной палаты. Сзади было очень забавно наблюдать, как он чванливо ковыляет на своих кривых, как ятаган, ногах.

Закончив аудиенцию, Маниакис вернулся к себе в кабинет; к нему тотчас же явился слегка позеленевший Камеас и доложил:

— Величайший, Маундиох назвал те же имена, что и Шизат. Сей высокопоставленный варвар в весьма сильных, хотя и несколько безграмотных выражениях выразил свое удивление при виде плачевного нынешнего состояния своих бывших соратников.

— В самом деле? Ладно, это уже кое-что. Думаю, Этзилий, скорее всего, таким образом намекает, чтобы мы увеличили размер дани. А значит, он постарается держать своих людей в узде, если мы ему достаточно заплатим.

— Да будет так! — Прежде чем продолжить, Камеас некоторое время колебался. — Я был бы чрезвычайно обязан тебе, величайший, если бы в будущем ты избавил меня от выполнения столь… э-э… отвратительных обязанностей. Я… э-э… до чрезвычайности расстроен.

Маниакис слегка удивился, но потом вспомнил, что небогатый военный опыт постельничего включает в себя лишь злосчастную историю под Имбросом.

— Я постараюсь сделать тебе такое одолжение, достопочтеннейший Камеас, — проговорил он. — Но все же должен напомнить, что жизнь очень сложна и не может состоять из одних удовольствий.

— Я достаточно осведомлен об этом, величайший, уверяю тебя, — ответил постельничий голосом, лишенным всякого выражения.

Щеки Автократора запылали. Действительно, бедный евнух осведомлен о сложностях бытия лучше, чем кто-либо другой.

Сгорая от стыда и ощущая себя полным болваном, Маниакис взмахнул рукой, отпуская постельничего. Больше всего ему хотелось, чтобы Камеас, удалившись, выпил большую кружку вина. А лучше несколько. Но приказать ему поступить так он не решился из опасения, что Камеас, оскорбленный в лучших чувствах, откажется выполнить подобный приказ лишь потому, что получил его. Когда конь лучше, чем всадник, знает, как поступить, следует просто отпустить поводья.

Но иногда поводья нельзя отпускать ни в коем случае. Макуранцы никогда не покинут западные провинции империи, если видессийцы не вышвырнут их оттуда; разве что Трифиллий сотворит чудо, какое не снилось ни одному магу. Поддержание перемирия с кубратами позволит продолжить борьбу с Макураном, хотя… Хотя, как он только что сказал Камеасу, жизнь очень сложна. Что ж, скоро Нифона родит ему второго ребенка; ждать осталось недолго. И если это окажется мальчик, когда-нибудь он унаследует трон империи. Маниакис хотел верить, что ему удастся сохранить и укрепить империю.

Иначе его сыну будет нечего наследовать.

Глава 10

Суп был густо заправлен мидиями, тунцом, крабами, грибами луком. Нифона остановилась, не донеся очередную ложку до рта.

— Кажется, сегодня мне лучше не есть, — задумчиво проговорила она.

Маниакис внимательно посмотрел на жену. Она сидела, чуть отстранясь от стола, — сильно раздувшееся чрево не позволяло ей придвинуться ближе.

— Правильно ли я угадал, что ты имеешь в виду? — спросил он, стараясь сохранить спокойствие в голосе.

Нифона медлила с ответом; он даже подумал, что она не расслышала его слов. Но вот она кивнула с решимостью, с какой капитан приказывает своим воинам атаковать неприятеля:

— Да, та самая боль. Если уже приходилось рожать, ее ни с чем не спутаешь. Дитя появится на свет сегодня ночью; может быть, завтра.

— Что ж, все давно подготовлено, — ответил Маниакис. — Все пройдет как должно, да не оставит нас своими милостями Фос. — Он быстро очертил у сердца магический знак солнца, одновременно вознеся короткую беззвучную молитву благому и премудрому.