Карина Демина - Наша светлость

Темнота.

Возвращение. И легкая дезориентация напоминанием о том, что все может быть гораздо хуже. Иногда отказывала рука, почему-то всегда левая. Порой рвало и подолгу, поэтому Кайя перестал есть. Однажды, очнувшись, он понял, что не способен говорить — он забыл значения слов. В другой раз выяснилось, что напрочь не помнит, как следует дышать. И вспоминал минут пять, радуясь тому, что это время способен продержаться без кислорода.

Слишком много связей, которые не преодолеть самостоятельно. Но Кайя должен пытаться. От него ждут помощи, хоть какой-то, а он единственное, на что способен — держаться в стороне.

Суд. Фарс.

Гниль вокруг. Всегда была, но Кайя предпочитал не видеть. Больше такой возможности не было. И с его места открывался на удивление замечательный обзор. Зал суда. Люди… неужели вот их он должен защищать? От кого? Друг от друга? От их же глупости и жадности?

Мстительности?

Его долг — заботиться о подданных, но… но почему они не способны сами позаботиться о себе?

Оракул наверняка знает ответ, если не точный, то хотя бы близкий к таковому. Но разве станет легче? Ничуть.

Легче становилось по ночам. Привычное падение в кошмар обрывалось — Кайя знал, кого за это благодарить и каждый раз давал слово закрыть дверь, но к вечеру оказывалось, что у него не хватает на это сил. Наверное, он трус, если позволяет Изольде так рисковать.

Этой ночью она осталась.

Забралась под руку, свернулась калачиком и уснула. Кайя слышал ее сквозь сон, и не только ее, но чужой мир, какой-то очень шумный и бестолковый.

Предметы. Люди. Запахи.

Осколки воспоминаний. Кресты. Строение с круглой крышей, увенчанной опять же крестом. Внутри темно и душно. Картины. Золото. И заунывное пение. Человек в нелепых одеждах размахивает лампой или чем-то на нее похожим. За ним тянется сизый дым.

Человек обходит деревянный ящик, в котором лежит мертвая женщина. У нее лицо Изольды.

Похороны?

Это ее мать, и Кайя видит похороны. Отсюда ощущение одиночества.

Когда умерла его собственная, Кайя испытал лишь досаду, что придется задержаться в Городе, тогда как Побережье ждет. Подумалось даже, что сделала она это сугубо для того, чтобы не отстать от Аннет.

Вечное соперничество с закономерным итогом.

Сейчас он смотрел, не в силах отвернуться, как ящик накрывают крышкой. Несут. Опускают в яму. Сырая земля сыплется сверху с отвратительно громким звуком. И руки мокрые. Не его руки — Изольды.

Ей мучительно страшно оставаться одной.

— Я здесь, — Кайя не уверен, слышат ли его.

Но кресты исчезают, и появляется река, синяя и мирная. Берег с недостроенным замком. И человек, в руках которого кукла в розовом платье. У человека лицо Мюрича, одно это вызывает ярость.

Во сне ей легко дать выход.

— Прочь, — достаточно слова, чтобы стереть ублюдка.

Выходит, не только ему снятся кошмары.

Утром Изольда сказала:

— На нашей кровати однозначно удобней.

С этим Кайя спорить не собирался.

— И… ты же видел. Ты мне нужен не меньше, чем я тебе.

Следовало отказать. А еще лучше — отослать к Мюррею с охраной, но… Кайя больше не верил в надежность охраны.

— Знаешь, наверное, я никудышная жена, — Изольда лежала тихо, точно опасаясь, что сейчас ее прогонят. И будь у Кайя хоть немного совести, так бы он и сделал. Но совесть определенно закончилась, и он лежал, позволяя себе еще минуту отдыха. Или две.

Без умения использовать такие минуты, Кайя не выжил бы.

— Почему?

— Если бы я была хорошей женой, я бы запретила тебе делать то, что ты делаешь. Не отворачивайся, ты понимаешь, о чем я. Мне следует тебя остановить. Не знаю, как, но… но не отворачиваться. Кайя, я не хочу, как остальные, делать вид, что ничего не происходит. Поэтому не сбегай. Пожалуйста.

— Не буду.

Ей легко обещать, тем паче, что Кайя сам желает того же. Вот только не всегда следует потакать собственным желаниям.

— Но я должен хотя бы попытаться.

— Я знаю. И Урфин знает, что ты делаешь все возможное. И Тисса. И никто не ставит тебе в вину то, что ты не можешь просто закрыть этот… балаган. Они омерзительны. Даже не Кормак, его я хотя бы понять могу. А все остальные… как ты здесь жил?

По привычке.

По правилам.

По дорожкам, проложенным кем-то другим. Слабое оправдание.

— Иза… — когда все закончится, Кайя отвезет ее на остров.

Там нет людей. И вообще ничего, кроме снега и окаменевших бабочек.

Паладинов, которые в это время подходят к берегам. Ледяного ветра. Огня.

Тишины.

Раз в год там можно вернуться в себя. Потом, когда все закончится. Но сначала он должен сказать.

— Завтра я вынесу приговор. Если не ошибся, то скоро появится Кормак. Он предложит… выход. Прошение Тиссы о помиловании будет поддержано Советом, если я… разорву свой брак. Они найдут достаточно свидетельств твоего недостойного поведения.

Следовало выразиться иначе, потому Изольда дышать перестает. Но не спрашивает, ждет продолжения.

— Прошение будет подано к вечеру. Я откажу.

— Что?

— Я откажу. Так надо. Условие неприемлемо. А попытка помиловать вызовет очередную затяжную войну. И мне придется пойти на уступки. А я больше не хочу уступать. Поэтому откажу. Урфин вспылит. И я запру его в Круглой башне. До казни. После он уедет из Города. Если и ты прилюдно оспоришь верность моего решения, я буду вынужден тебя наказать.

Изольда умница и все понимает правильно.

— Как?

— Запретив покидать пределы наших покоев. Также тебе придется присутствовать на казни, опознать тело после. К сожалению, свидетельства Урфина будет недостаточно, Долэг слишком мала, а иных родственников у девушки нет. И никого, кто бы знал ее также хорошо, как ты.

Кайя знал, что она не откажет. И вопросов опасных, способных насторожить тварь в голове Кайя, задавать не станет.

Поступки Кайя не противоречат закону, равно как и мысли.

— Тебе будет неприятно. Но я настаиваю.

— Деспот, — сказала Изольда и, дотянувшись, поцеловала.

— Чудовище.

Ему опять не поверили.

Лорд-канцлер появился именно тогда, когда Кайя уже начал сомневаться в собственных прогнозах. И эта вынужденная пауза — Кормак наверняка не случайно тянул время — вызвала глухое раздражение. Лорд-канцлер выглядел ровно так, как во все предыдущие дни — безупречно.

Темный костюм, не траур, но почти. Золотая цепь с медальоном канцлера.

Трость с навершием в виде когтистой лапы.

Без парика и пудры он кажется старше, чем есть на самом деле. Седина. Морщины. И эта неестественная неподвижность осанки, которая против воли внушает, что человек прикладывает немалые усилия, дабы казаться молодым и бодрым.