Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог

– Во имя Господа, мы завалили это создание дьявола… Радуйся, Пречистая Дева…

Голос его почти не дрожал от боли, хотя представляю, как ему сейчас с обнаженными нервами и открытым переломом руки, когда зазубренная кость торчит, прорвав плоть, а костный мозг сочится вязкими каплями.

– Да, – ответил я торопливо, – и еще… дадим…

– Конечно…

– Держитесь, сэр… Мы еще не закончили.

Мои ладони коснулись его лица, но я не чувствовал знакомого холодка, когда спасаешь тяжелораненого. Леопольд начал бледнеть, губы посинели, а щеки запали.

– Не вздумайте, – крикнул я, – сэр Леопольд, вы все еще нужны этому миру! Да и я еще вами попользуюсь, какое может быть вранье между благородными людьми?

Он с усилием скривил губы в подобии улыбки. Я опустил ладонь на шею и крепко прижал, другой схватил за лоб, ничего не происходит, я сказал себе злобно и с нажимом: ну давай, лечи, не трусь, не отступай! Да, это подлая тварь, это худший из преступников, но он помогает мне, а это значит, часть грехов искупил, так давай же, давай, давай!..

Холод начал нарастать в ладонях, стал нестерпимым, медленно пополз до локтей. Леопольд дышит тяжело, с хрипами, лицо серое, я закрыл глаза и сосредоточился, хотя лютый холод проморозил даже кости, поднялся к плечам, а дальше болезненно заломило ключицы, словно вот-вот переломятся, как сахарные палочки.

Лютая стужа вошла в грудь, больно кольнуло в сердце. Там сперва в ужасе затрепыхалось, затем я с обреченностью ощутил, как начало застывать, сокращаться все медленнее и слабее. Кровь остыла, по венам течет медленно, вот-вот остановится, под черепом началась дикая боль.

Я взвыл, да пошли вы все, не сдамся, мы такими сотворены, у нас великая миссия, мы не должны, мы все равно, мы такие, вселенная смотрит…

Холод некоторое время держался на одном уровне, я хрипел в полуобморочном состоянии, уговаривая себя не сдаваться, затем острая боль стала невыносимой.

Острые ножи начали кромсать изнутри каждый мой нерв, я взвыл и прохрипел вслух, что я – паладин, и куда бы ни влез сдуру или по великому уму, в рай или в ад, я – паладин! И пусть здесь другие законы природы, но сильные приносят свои правила и заставляют даже реки течь в гору или эту чертову гору идти к пророку…

Я чувствовал, что уже умираю сам, однако стужа из груди вроде бы начала уползать, как старая недовольная ящерица с больными лапами, а боль медленно ушла, оставив слабость и пустоту.

Я ощутил себя выжатым, как мокрая тряпка, жадно хватал воздух широкого открытым ртом и уговаривал себя не терять сознание.

Леопольд глупо икнул, я в бессилии сполз по стене и уронил голову на грудь.

– Это… чего? – послышался рядом его потрясенный голос. – Это как? Я это чего?

– А вот так, – ответил я хрипло. – Не пытайся увильнуть… Нам еще идти и идти… и получать по рогам…

Он осторожно пощупал темя, на лице изумление стало совсем патетическим.

– Но я же… цел!

– На все воля Господа, – ответил я строго.

Он тут же ощетинился, сказал злобно:

– Разве не его волей попал сюда?

– Значит, – сообщил я, – у Него была цель насчет вас, доблестный сэр Леопольд.

– Это… как?

– Ваша миссия еще не окончена.

Он почесал голову.

– Правда?

– Ну да, – объяснил я важно, – раз не дает пока помереть. А помрете, значит – уже не нужны. Выполнили Его задумку.

Он покачал головой:

– Дивные твои дела, Господи… Но ладно, как только прибьют, я пойму, что сделал… нечто нужное. Хоть и непонятное. Кстати, почему я к вам на «вы», а к Богу на «ты»?

Я с трудом поднялся, ноги все еще трясутся.

– Сэр Леопольд, мне как-то не совсем до богословских вопросов!

– Простите, сэр, – сказал он виновато. – Просто как-то вот пришло. Я никогда о Боге не думал, что и понятно, потому раньше такое не приходило в голову.

– Я о нем думал, – утешил я, – но такое тоже не приходило. Даже в голову.

Он поднялся легко, однако стоял, как вкопанный, и некоторое время подозрительно ощупывал себя и даже пару раз подпрыгнул, будто хотел попробовать себя еще и в полете.

– Странно, – сказал он задумчиво.

– Что? – спросил я.

– Нас все еще не остановили! А мы уже в самом что ни есть сердце Черной Крепости…

– Думаю, – возразил я угрюмо, – до сердца еще далеко. Да и непонятно, что это вообще за крепость… У местных своя логика, человеку не уразуметь. Ладно, готовы?

– Ведите, сэр!

Я поспешил быстрым шагом между огромными глыбами. Гороподобный огр даже лежа выглядит внушительно, пришлось обходить долго, через вытянутые ноги не перешагнуть.

На темный пол то и дело падают лунные блики, то ли в крыше дыра, то ли такие архитектурные изыски, Леопольд идет так близко, что почти оттоптал мне шпоры.

– Не сюда, – сказал он наконец.

– Вы уверены?

– Не совсем, – признался он, – но я пробыл в этом аду дольше вас, что-то начинаю улавливать…

– Хорошо, ведете вы. В центр, где сидит главный паук!

Он предупредил трезво:

– Здешний может сидеть не в центре. Хотя… ладно, давайте сюда.

Стена повела нас к маячившему вдали входу, но когда мы приблизились, он оказался даже не до пояса, а по колено. Мы переглянулись, Леопольд сказал хмуро:

– Такое бывает…

– Обман зрения?

– То ли зрения, – ответил он неохотно, – то ли в самом деле бывает то больше, то меньше… Тут все по-другому. Я несколько раз видел, как дождь идет из земли в небо… Рыбы посуху переходили из реки в реку…

– Ищем дальше, – прервал я. – Боюсь, скоро даже при их медлительности обнаружат, что охрану мы уже положили. И тогда придут такие, что запросимся к маме.

Стена тянулась, выгибалась странно и противоестественно, иногда даже наклонялась козырьком, мы шли, устрашенные неведомым, пока я не увидел впереди темный вход.

Оба удвоили бдительность, на той стороне оказался не соседний зал, а ступеньки, ведущие круто вверх.

Я сказал одобрительно:

– Сэр Леопольд, вы привели нас в хорошие места. И поводили тут изрядно. Скоро я буду знать все навозные кучи в этой крепости. Теперь давайте посмотрим на их мир сверху…

Он спорить не стал, я слышал за спиной грохот его сапог и тяжелое дыхание. Я сам хрипел и сипел, воздух здесь влажный и смрадный, пахнет гнилыми водорослями и несвежей рыбой.

Навстречу бежали, резво прыгая через две ступеньки, блестящие, будто только что из воды, мелкие существа, мне до пояса. Я парочку пришиб на всякий случай, а потом долго слушал сзади бурчание Леопольда, которому пришлось добивать остальных.

Подошвы то и дело скользят, ступеньки неровные, выщербленные, а еще и политы некой гадостью. Я сосредоточился, чтобы не упасть. Так поднимались несколько этажей, пока я с сильно бьющимся сердцем не увидел выход на стену, хотя ступеньки маняще повели дальше на самый верх башни.