Катарина Керр - Дни изгнания

– Хорошо, но в чем дело?

– Этого он мне не сказал.

– Но я хотел бы знать…

– Придержи коней, брат мой, – прервал его Саламандр. – У нас есть обычай: что мудрейший – то есть маг – скажет, то мы и делаем. Это, кстати, одна из причин, почему я никогда не стремился к этому высокому званию. Я немного владею двеомером, но вот мудрости, чтобы руководить Народом… В общем, я пока даже пробовать не хочу.

– Это доказывает, – спокойно сказала Джилл, – что крупица мудрости у тебя все же есть. – Она встала, держа в руках костяную расческу. – Я иду в лагерь.

– Я с тобой.

Родри тоже вскочил, но она нахмурилась.

– Ты когда-нибудь прекратишь меня преследовать?

– Слушай, любовь моя…

– Не смей меня так называть.

В ее холодном и резком голосе прозвучали такие повелительные нотки, что Родри сел на землю и молча смотрел, как она удаляется. Саламандр сделал вид, что рассматривает что-то в речке.

– Так, – сказал он, наконец. Я хочу взять с собой вьючную лошадь. Ты поможешь мне собраться?

На следующий день Родри поехал верхом подальше на луга, похожие на зеленое море; дул ветерок, и высокая трава колыхалась и вздыхала, как волны. Он долго ехал верхом под горячим летним солнышком, смотрел, как колышется трава и ни о чем не думал. И вдруг сообразил, что не помнит, как его зовут. Он выругался и сильно ударил себя поводьями по ноге, но это не помогло, имя пряталось от него, пока он не повернул назад в лагерь.

– Родри Майлвад! – сказал он тогда вслух и рассмеялся. – Ох, да никакой я не Майлвад, и никогда им не был. Может, потому и забыл? Но и Родри – сын Девабериэля тоже звучит странно. Как по-твоему? Каким именем я должен называться?

Лошадь фыркнула и замотала головой, словно говоря, что ей совершенно все равно.

Он вернулся в лагерь, где в табуне его ждал Калондериэль. Воинский предводитель помог расседлать лошадь, отправил ее к остальным, и все это молча, так что Родри понял – что-то случилось.

– В чем дело? – спросил он по-эльфийски, даже не заметив этого.

– Да в общем ничего особенного. Адерин хочет, чтобы ты перешел в его палатку.

– Хорошо. Но почему ты… О, клянусь Темным Солнцем! Джилл ушла, точно? Вот в чем дело!

– Боюсь, что так. Она похожа на всех этих окаянных круглоухих – нетерпелива, как ребенок. Все они такие. Сегодня утром она заявила, что раз Девабериэль не спешит, она не собирается сидеть здесь и дожидаться его. – Калондериэль нахмурился, уставившись в землю. – Могла бы соблюсти приличия, дождаться тебя и попрощаться.

– Понимаешь, она ушла из-за меня, и неважно, что она вам напела.

– О. – Долгое молчание. – Понимаю.

Родри резко развернулся и пошел в лагерь. Его вещей в палатке Калондериэля уже не было – надо полагать, мудрейший распорядился их перенести. Родри вошел в палатку старика. Маг сидел у очага в окружении дикого народца. Рядом с местом Гавантара лежали вещи Родри. Адерин внимательно посмотрел на него.

– Значит, Лжилл ушла? – спросил Родри, вновь переходя на дэверрийский.

– Да. Ты что, надеялся, что она останется?

Родри пожал плечами и плюхнулся на одеяла. Лагерь жил своей обычной жизнью – смеялись и бегали дети, ржали лошади, напевала что-то проходившая мимо палатки женщина, но все звуки доносились до него словно издалека.

– Не знаю, на что я надеялся, – сказал наконец Родри. – Знаю только, что это не имеет никакого значения. Ни для нее, ни для богов, ни для моего вирда, ни для вашего треклятого двеомера.

– Что ж, наверное, все это правда.

Родри кивнул и начал сосредоточенно стаскивать башмаки. Через несколько минут он поднял голову – старик ушел.

Ночью Родри увидел сон. Он шел через луг, высоко над головой светила полная луна, окрркенная двойным кольцом, под ногами хрустела заиндевевшая трава, но во сне он был настолько возбужден, что не чувствовал холода, и щеки его горели в морозном воздухе. С каждым шагом легкие его пронзала острая боль, будто в них всаживали нож. Но он упрямо шел дальше, даже и не думая возвращаться, заставлял себя шагать и шагать, пока не дошел до березовой рощицы. Деревья стояли совершенно белые от мороза, а между ними ждала женщина.

Сначала он решил, что это Джилл, но, подойдя поближе, увидел, что она и не человек, и не эльф, с кожей белой, как березовая кора и длинными волосами, темно-синими, как зимнее море. Она протянула к нему руки, поскуливая, как животное, и поцеловала его горящие щеки ледяными губами. Потом она начала целовать его в губы, и он едва дышал между ее поцелуями. Потом у него начался кашель. Он оттолкнул женщину, отвернулся и зажал обеими руками рот. Он давился, и кашлял, и все его тело сотрясалось. Она плакала и смотрела на него. Он отнял руки от лица и увидел, что они в крови, свежей, темной, вязкой и со сгустками. Женщина с криком кинулась к нему и снова поцеловала его. Когда она отпрянула, ее бледные губы были яркими от его крови…

…Ему нечем было дышать. Он давился и тонул в собственной крови. Родри с криком сел на постели и услышал, как женский вой эхом отдается вокруг. На стенах палатки плясал желтый свет двеомера. Над ним стоял Адерин.

– Что тебе снилось?

– Я задыхался. Она поцеловала меня и убила меня. Среди белых берез. – Постепенно сон расплылся и растаял, как отражение на воде, когда подует ветер. – Я больше ничего не помню.

– Я все думал, чем для тебя окажется пребывание на границе. Вставай, надо поговорить.

Дикий народец заставил пламя в очаге весело разгореться. Родри дрожал.

– Знаете, мне снился этот кошмар раньше, когда я был ребенком, но я его не очень хорошо помню. А этот был каким-то очень уж настоящим. О боги, мне до сих пор трудно дышать.

– Когда тебе снилось это раньше – я имею в виду, когда ты был ребенком – легкие твои болели при пробуждении?

– Не помню, но очень сомневаюсь. Зато хорошо помню, как я вопил: чуть голова не отваливалась; и моя старая нянька бежала ко мне, а ее ночная рубашка обвивалась вокруг ее ног. Что все это значит?

– Почти у всех снов много значений, как у луковицы много слоев шелухи. Я не решусь сказать, какое из них верное.

Родри не мог решить, стоит ли спрашивать дальше. Он знал, что Адерин давал священную клятву никогда не говорить откровенную ложь, и все-таки не мог отделаться от ощущения, что старый маг чего-то недоговаривает. Хочу ли я, чтобы он сказал все до конца? – спрашивал себя Родри. И здесь, так далеко от старого дома и привычной прежней жизни давал себе все тот же ответ – не хочу. Весь следующий день он не переставал вспоминать сон и то и дело припоминал все новые подробности – то, как выглядела женщина, ее поцелуй, и, наконец, понял, что она была ему очень знакома, эта Белая Леди, как он почему-то назвал ее.