Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

— Мам! — те заворочались в ее объятьях, жар которых порвал последние нити паутины сна. Голоса зазвучали обиженно, даже зло. — Зачем ты нас разбудила! Нам снился такой чудесный сон!

— Лис! — женщина обернула к успевшему подбежать к ним мужу счастливое лицо, по которому текли чистые лучистые слезы, похожие на капли солнечного дождя.

— Господин… — они не знали, как им отблагодарить бога солнца за новое, столь желанное, невозможно великое чудо, надеясь, что глаза, души скажут то, что не под силу губам.

Устало улыбнувшись им, колдун устремил все внимание на других детей, уже не спавших, но еще не проснувшихся.

— Спасибо, госпожа! — караванщики, чувствовавшие непреодолимую потребность в том, чтобы хоть кому-нибудь показать свою признательность, хотели пасть ниц к ногам повелительницы смерти, но богиня остановила их:

— Не надо, — она не сказала больше ничего, старательно пряча готовую соскользнуть на губы улыбку. Кигаль наполняла наносной строгостью глаза, стремясь сделать все, чтобы смертные не увидели, как ее душа просто-таки купается в волнах их искренней благодарности. Ох, как же она была рада, как счастлива за них! Если бы они только узнали…! Но нет, людям не следовало знать того, что повелительница подземного мира совершенно неожиданно для себя обнаружила, что дарить жизнь, сколько бы в ней ни было тягот и сомнений, куда приятнее, чем уводить в края смерти, пусть даже это — сад благих душ.

Но едва она отвернулась от самой счастливой в это мгновение семьи мироздания, как время вновь остановилось, чтобы пойти вновь лишь в миг следующего пробуждения. И следующего…

…- Шамаш! — заметив, что бог солнца, побледнев как полотно снега, покачнулся, Кигаль и Гештинанна бросились к нему, подхватили под руки, поддерживая.

— Простите, я… — едва слышно, с трудом шевеля отказывавшимися подчиняться, став ватными бесчувственными губами, прошептал колдун. — Устал…

— Все хорошо, все в порядке, — к ним подскочила Нинти, крепко сжала руку бога солнца, делясь своими силами. — Детишки проснулись. С ними все в порядке…

— Все? — хриплым, срывавшимся в сип голосом, спросил колдун.

— Нет, но… — как же ей не хотелось говорить правду! Но богиня врачевания просто не могла солгать ему, столько для нее сделавшему… — Почти, — едва слышно добавила она.

— Кто? — звуки с трудом соединялись в слова, сознание плыло по волнам безликого моря пустоты. Он понимал, что должен отдохнуть, что все равно сейчас не в силах помочь более никому… Но ему нужно было знать.

— Ри с Сати, и… — нет, Нинти не смогла сказать ему всей правды. Конечно, он скоро сам все узнает, но пусть не сейчас, позже. А пока… Сглотнув подкативший к горлу комок, болезненно всхлипнув, совсем как обычная земная девчонка, богиня врачевания продолжала: — Его что-то удерживает, а она… Такое чувство, что она сама не хочет просыпаться…

— Эти двое заснули по моей воле, — качнув головой, проговорила Кигаль, понимая, что пришла ее пора действовать. Выпустив руку бога солнца, она повернулась к Нинти: — Идем, я помогу…

— Я с вами! — колдун упрямо двинулся следом, хотя и не видел ничего за кровавой мутью, нависшей перед глазами.

— Но… — начала Гештинанна, собираясь сказать, что в этом нет необходимости, да и смысла особого тоже, однако Кигаль едва уловимым взмахом руки велела ей замолчать, слишком хорошо понимая, что Шамаша сейчас ничего не остановит.

— Конечно, — она вновь приблизилась брату, взяла за локоть, направляя и одновременно поддерживая. — Идем… Шамаш, — словно между делом продолжала она, — помнишь, мы говорили с тобой, что, возможно, за маленьким Лалем кто-то стоит… Тогда я слепо отмела даже мысли об этом, но сейчас… Я начала сомневаться… Конечно, Лалю достаточно и собственной глупости, чтобы в один миг обзавестись множеством новых врагом… Но, с другой стороны, он не мог сделать все это сам, один, без чьей-либо помощи… Ты говорил, что это мог быть…?

— Нергал.

— Да. Однако… — богиня смерти вновь незаметно начала отдаляться от него, жестами показывая Гештинанне, чтобы та заняла ее место и продолжала начатый ею разговор, сколь бы бессмысленным он ей ни казался. Все, что угодно, только бы отвлечь Шамаша от стремления броситься на помощь и испытать поражение от собственной усталости.

— Это невозможно! — богине прошлого не нужно было играть ни заинтересованность, ни удивление, когда все эти чувства она испытывала и так. — Лаль и Нергал никогда прежде не были союзниками!

— И что же? Разве это препятствие?

— Вообще-то, нет… Но… — быстро глянув на Кигаль, которая уже склонилась над молодым караванщиком, однако, почувствовав, что разговор может оборваться, торопливым взмахом руки велела подруге продолжать. — Но… Как бы они встретились? Нергал заточен в своей Куфе, Лаль — в мире сновидений…

— Всегда можно найти лаз, что соединил бы две темницы. Найти или выкопать его…

— Шамаш, конечно, Нергал твой враг… — она не знала, что еще сказать. Ей вообще не хотелось говорить, когда каждое новое слово вносило новое беспокойство в душу, заставляя трепетать, словно свеча на ветру, — да, после проигрыша в последнем бою, он будет жаждать отмщения. Однако это совсем не значит, что каждая беда, вставшая на пути каравана, которому ты покровительствует, исходит от него!

— Хватит, девочка, — качнул головой колдун, давно распознав истинную цель всего этого разговора, но лишь теперь найдя достаточно сил, чтобы прекратить его. — Пойдем, — он двинулся в сторону Сати.

— Шамаш… — она хотела удержать его, но разве можно остановить солнце, идущее по своей дороге над землей?

Торговцы, окружившие проснувшихся малышей, словно защищая их стеной от всего, даже реального мира, склонив головы в поклоне, поспешно расступились перед повелителем небес, пропуская Его к замершей ледяным изваянием на земле молодой караванщице.

Черты ее лица были тверды и холодны, тонкие губы сжаты, опущенные веки неподвижны. Сати казалась не спящей — жившей тем сном, который делал ее много сильнее и решительнее, чем она была на самом деле.

Колдун сел рядом с ней на край разложенного на снегу мехового одеяла, несколько мгновений вглядывался в лицо, словно пытаясь проникнуть в тот сон, который скрывался, жил за этим неподвижным полотном, медленно, сжав в белые тонкие нити губы, медленно потер ладони, собирая в них ярким солнечным пламенем силу, которая, лучась, медленно, будто золотой мед, перетекала с пальца на палец, пока не загустела, обретая форму шара. Еще одно мгновение — и он, выпав снежком из рук, упал, рассыпавшись на искры, окропившие своим дождем Сати.