Ник Перумов - Операция «Антиирод»

— Ребята… — прошептал Саша (Саня? Света?!) — Он жив…

Я не знаю, как они меня услышали, потому что в это самое время Вомбат выстрелил еще раз. В землю. Потом в дерево. Еще. Еще. И еще раз. В дерево. Ствол его автомата упорно не хотел поворачиваться в нужную сторону. Потом Вомбат зарычал. Как бешеный зверь, которому, связанному, живьем выпускают кишки. Рванулся в сторону, продолжая палить куда попало. Отбежал шагов на десять, оступился на кочке… Патроны кончились.

А потом его вдруг дернуло вверх, весь он страшно вытянулся, пласт земли под ногами (правильно, Ленька, примерно метр на метр!) начал подниматься… Словно крыло мельницы, Вомбата провернуло прямо в невесть откуда взявшееся водяное оконце… Саша, холодея, увидел подошвы. Ребристые, неснашиваемые подошвы ботинок военного образца…

Спектакль продолжался.

Он и не мог не продолжаться, пока хоть капля сознания, грамм ненависти еще жили в замурованном под землей человеке. Сдаваться он не собирался. Но сил у него уже оставалось маловато.

Саша, с трудом удерживая на месте Саню, с любопытством наблюдал, как рванулся с места Стармех, на ходу вытаскивая саперную лопатку. Как Пурген руками рвал жесткую траву, выворачивая куски дерна.

И как бестолково копался в аптечке Цукоша, когда они таки вытащили на свет извивающийся комок человеческой плоти, еще десять минут назад изображавший сурового Командира.

— Воды! — ревел Дима, стоя на коленях около Вомбата, пытаясь дрожащими руками очистить лицо. — Воды, скорее! — Грязь отделялась вместе с кожей, густо мешаясь с кровью. — Азмун! Не стой, как сволочь, коли ему что-нибудь!

Что? Куда колоть? Куда? Где в этом вздрагивающем куске грязного мяса было место для нужного укола? После третьего котелка воды, вылитого на Вомбата, зрелище стало настолько жутким, что Леня не смог бежать за четвертым. Его вырвало прямо на ошметки комбинезона.

Стармех озверевшим взглядом нашел Двоечника и просипел пересохшим горлом:

— Саня… Квадрат?… — А Леня с Азмуном уже расстилали на земле плащ-палатку и замирали, и топтались рядом с Вомбатом, не зная, как и за что ухватиться, чтобы переложить еле живое тело.

Бледный Саня с трясущимися губами стоял около сосны, царапая ногтями кору, и широко открытыми глазами смотрел на старания команды. Со стороны вполне могло показаться, что наш дорогой барометр вычисляет местонахождение чудо-лазарета. А вот что у нас в тот момент творилось в душе! Ох, ребята, ни одному пациенту психушки такого не пожелаешь! Одно дело, когда горький пьяница изображает борьбу с самим собой на предмет выпить еще стакан водки или нет. Совсем другое — заставить себя пересилить тошнотный страх и прыгнуть через пятиметровую пропасть. И уж совершенно третье — борьба двух самостоятельных личностей в одном сознании. При том, что одна из этих личностей — тщательно придуманный придурок-интуитивист, основным инстинктом которого является: умри, но командира спасай. А вот другая, братцы, это я сам, Самойлов Александр Юрьевич, обыкновенный парень, ни за что ни про что огребший вдруг полную охапку приключений, да еще и обремененный всечеловеческой ответственностью…

Саша отстраненно смотрел на замерших марионеток из команды Вомбата, прислушиваясь к жалобному трепыханию мыслей Двоечника, успевая понять: да, чувствует Саня, вот он, ваш волшебный Квадрат, где перемолотого Командира ждет чудесное избавление. Не так уж и далеко, около километра на север. А точнехонько на юг — слышу, Саня, слышу — двухэтажное здание Полбудки, где можно без опаски оставить оживающего юнгера. И быть твердо уверенным, что ни одна сволочь не посмеет его там тронуть. Ты еще сомневаешься, Саня? Колеблешься? Тогда, извини, придется подсыпать соли на твои душевные раны… С чего начнем? С прошлого предательства Вомбата? Или, может, отца твоего припомним? Всесильного, но безногого ВД? Или еще что-нибудь? Я могу. Ведь вся твоя мастерски выписанная рукой маньяка-человеконенавистника память — у меня на ладони. Не нужно пояснять, кто ее тебе такую насочинял? Девушка, говоришь, любимая была? Это… стойте, стойте, дайте приглядеться… Та, беленькая, с челочкой, которую на твоих глазах Финскому Десанту скормили?…

Двоечник вздрогнул всем телом и, отлепившись от сосны, покачиваясь, двинулся на юг. Стой, парень, стой! Мы тут кое-кого забыли. Под осатаневшим взглядом Стармеха Саня взвалил на себя легкое податливое тело юнгера.

Так и пошли. Впереди Двоечник с юнгером на спине. Позади — Стармех с Цукошей тащат Командира. Замыкающий — Леня, который спотыкается о каждый корешок и что-то тихо бормочет себе под нос. Попутно можно заметить, как вместе с Вомбатом медленно умирает его мир. Вялые шляршни, сбившись в кучу, не обратили никакого внимания на проходивших людей. Полянка надуванчиков теперь ничем не отличалась от своих мирных желтоголовых родственников. Но, как видно, последним всплеском злобы Вомбата вдруг выполз на тропу обессиленный группе. Да так и сдох, вытянув мощные лапы и оскалившись.

Когда Саша дотащил юнгера до Полбудки, окружающий мир уже почти полностью потерял краски и очертания. Где-то позади, словно разрядившиеся роботы, еще шагали Азмун с Димой, волоча за собой плащ-палатку. Еле-еле шевелился в подсознании потерявший рассудок Двоечник, напевавший дурацкие песенки. Куда подевался Леня — одному местному богу известно… Последними четкими картинами остались: до блеска отполированные рельсы Железки, Полбудка и смуглое восточного типа лицо мальчика-юнгера. Саша положил его в первой же комнате, прямо под окном. Музыкант был без сознания, но в тишине, казалось, уже звучит тихая тоскливая мелодия. Дудку он так и не выпустил.

— Будь здоров, музыкант, — зачем-то вслух сказал Саша, поворачиваясь, чтобы уйти. Но как раз в этот момент в дверном проеме появились Стармех с Азмуном. Лица их были пусты и невыразительны. Молча они опустили Вомбата на пол и сразу же повалились сами. Смотреть на то, что они принесли, совершенно не хотелось, но Саша заставил себя подойти и взглянуть.

Вомбат был еще жив. Слабое клокотание вырывалось из рваной дыры, бывшей когда-то ртом. Где-то сбоку, в районе груди, вздувался в такт слабеющему дыханию розовый пузырь. Жутковатое зрелище. Но поучительное.

Хорошо, Светило, что тебя здесь нет и этого ты не увидишь. Нет ничего более абсурдного, чем женская жалость. Ведь ты бы сейчас его пожалела, да? И простила бы? И, чего доброго, заставила бы оживить?

Саша вдруг ни с того ни с сего вспомнил Штрипка. Вот сейчас я почему-то абсолютно уверен, что Длинный Мохаммед снимал с него скальп живьем. Все его веселые оранжевые косички…