Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
Окончательно разобралась в себе она несколько позже.
Поначалу ей сильно мешал Петренко, выводил из себя тем, что торчал рядом. Парень, видимо, получил чёткие указания от полковника Долинина не отходить от Ники дальше, чем на пару метров, и волей-неволей ей пришлось смириться. Это, конечно, было нелегко. Она хоть и игнорировала все его попытки наладить общение, но Петренко не сдавался, постоянно лез под руку, именуя её Никой Павловной. Под конец ей даже пришлось на него шикнуть.
— Не зови меня Никой Павловной. Ты что совсем тупой, да? Я здесь Надежда Столярова. Понял? Надежда.
— А по отчеству как? — лицо Петренко вытянулось. — Павловна?
— Идиот! — выругалась Ника.
Новое имя, да ещё и без отчества, поставило парня в тупик, он наконец заткнулся, и слава Богу. Остаток дня они доработали в тишине. Развозили на каталке обеды лежачим пациентам, убирали за ними, меняли бесконечные утки, каждые два часа мыли полы в туалетах и процедурных — присесть было некогда, и это даже было хорошо. Работа помогла Нике отвлечься и привести в порядок мысли. А мысли были странные.
Она и сама не ожидала от себя такой реакции, откуда и взялась глупая ревность, дурацкое чувство собственницы, какое возникает у детей, нежелающих ни с кем делиться своими игрушками. Конечно, не сильно красивая ассоциация, потому что получалось, что Стёпка был её игрушкой. Ну ладно, не игрушкой — утешением, за которое она уцепилась тогда, после ссоры с Киром. А как только надобность в этом утешении пропала, она сразу же о нём забыла. Послушно пошла за той девчонкой, Леной, слепо веря, что где-то внизу её ждет Кир.
И вот теперь…
Теперь ей было неприятно. И прежде всего потому, что Стёпа так быстро переключился на другую, на эту красавицу Гулю, с тонким смуглым лицом и высокими, восточными скулами. А он переключился — по короткому взгляду, который он бросил на эту Гулю, смущённому, виноватому, Ника всё поняла. И стала вести себя как дура. Откуда и взялись эти ужимки, над которыми она сама всегда смеялась, когда видела их у других. Ерничанье, шпильки, совершенно идиотское: «Если, конечно, тебя твоя девушка отпустит».
Стыд мешался с обидой. Злость на себя плавно перетекала в злость на Стёпку. Она говорила себе, что не имеет никакого права чего-то там требовать от Стёпки, особенно после того, что было между ней и Киром в той комнатушке, заваленной мусором и старым хламом, но это помогало слабо. Она всё равно злилась и ничего не могла с собой поделать…
Стёпка ждал Нику у двери её комнаты в общежитии. Стоял, прислонившись к стене, задумчиво выводя на полу узоры носом ботинка. Услышав приближающиеся шаги, он вскинул голову и, опять увидев её не одну, а с лопоухим Петренко, заметно удивился.
Петренко же, который до этого бубнил ей в затылок что-то про то, что его комната напротив, и чтобы она кричала, если что, при виде Стёпки, напрягся и выступил вперед, заслоняя Нику своей спиной. Рука его потянулась в карман. «У него там что, пистолет?» — машинально подумала Ника. Хотела уже сказать этому придурку, что Стёпка свой, но Петренко его и сам узнал, опустил руку и повернулся к Нике. На веснушчатом лице застыл вопрос.
Ника вопрос проигнорировала, открыла ключом дверь и, не глядя на Стёпку, бросила:
— Заходи.
— Надежда э-э-э Павловна… — подал голос Петренко.
Ника вздохнула и обернулась к нему.
— Послушай, — она никак не могла назвать его по имени, в ней всё противилось. — Ты сказал, что у тебя комната напротив? Вот и иди в неё. Или ты опять меня везде, вплоть до туалета сопровождать будешь?
Петренко густо покраснел.
— Сам только что сказал, что услышишь, если я буду кричать. Вот иди к себе и сиди, прислушивайся. Не торчи тут, как пенёк.
Ника захлопнула дверь перед носом Петренко и только потом, посмотрев на не решающегося пройти вглубь комнаты Стёпку, пояснила:
— Это охранника ко мне приставили. На всякий случай.
— А-а-а, — протянул Стёпка, неловко переступил с ноги на ногу и произнёс. — Ко мне отец только что приходил, всё рассказал. А я… ну днём, когда тебя увидел… я так растерялся.
— Заметно было.
Ника прошла внутрь, села на одну из кроватей. Рукой показала Стёпке на другую.
— Садись. Не стой.
Стёпка присел, положил руки на колени, как примерный школьник, и в комнате повисло неловкое молчание.
— Послушай…
— Знаешь…
Они заговорили одновременно, тут же осеклись, уставились друг на друга, и вдруг Ника прыснула. Ей показалось, что это так смешно: они со Стёпкой сидят тут, словно едва знакомы, и боятся ляпнуть что-то не то. Глупо всё как. Стёпка тоже улыбнулся в ответ с некоторым облегчением, и неловкость пошла на спад.
— Ник, я, правда, рад, что тебя вытащили оттуда, от этого Верховного. Сколько тебе пришлось всего пережить. Прости.
— За что, Стёп?
— Я не должен был тебя тогда отпускать. Ну, в тот день… с этой, Леной или, как там её. Я же потом нашел её на шестьдесят девятом, мёртвую. Её убили.
— Убили?
Ника вспомнила, как их схватили на тридцать четвёртом, едва они миновали ржавые турникеты. Сильные мужские руки сдавили её как тисками, чужая ладонь легла на грудь, больно сжала. А Лена, кажется, закричала. Что стало с ней потом, Ника не видела. Значит, убили.
— Да. Я побежал на шестьдесят девятый, потому что, помнишь, ты мне рассказывала, что вы там прятались с Киром. Это я виноват, — Стёпка наклонил голову и упрямо повторил. — Я не должен был тебя отпускать.
— Стёп, ты не смог бы меня не пустить. Я бы всё равно ушла, понимаешь?
— Это потому что он тебя позвал?
Ника кивнула.
— И поэтому тоже. И ещё, эта Лена сказала, что у них есть информация об отце. Это была ловушка, но я всё равно бы в неё попалась. Потому что…
