Джудит Тарр - Аламут

Повелитель Масиафа смотрел на него и нарождающимся уважением.

— О, я вижу, ты цивилизованный человек.

— Едва ли, — возразил Айдан. — Плату я запрошу немалую. И ты должен будешь навсегда оставить всякую надежду заполучить могущество Дома Ибрагима.

— Существуют другие дома.

— Торговые дома. А торговцы не питают любви к возможным родственникам, которые прибегают к таким грубым методам, как убийство. С такой тактикой в этой битве ты проиграешь войну.

— Это предполагает, что мне придется сдаться. А что если я просто похищу женщину и заставлю ее силой?

— Она прежде умрет, — ответил Айдан. — А ты можешь обнаружить, что я большее препятствие, нежели выгляжу.

— Достаточно большое, — согласился Синан, меряя взглядом его рост, — и определенно сильное. Но Аллах создал твое племя уязвимым для некоторых уловок. — Он извлек из своего халата маленькую вещицу: железный диск на цепочке, с изображением шестиконечной звезды, и с надписями вокруг на арабском и, несомненно, на еврейском языках. С легким потрясением от узнавания Айдан вспомнил печать на двери его комнаты.

— Печать Сулеймана, — сказал Синан, — которой он связал племя джиннов. Я заключил в нее твое имя.

— Но я не мусульманин.

— Сулейман тоже не был им.

Айдан выхватил Печать из рук Синана. Лучники напряглись, но ничья стрела не дрогнула. Айдан повертел вещицу в пальцах. В ней не было могущества, кроме холодного спокойствия железа и тепла человеческого заклятия.

Он взвесил ее на руке. Взвешивая притворство; взвешивая бесполезность истины. Синан не знал, что в этот момент у Айдана было не больше магии, чем у любого смертного. Пока он не восстановит ее, у него не будет ничего, кроме собственного разума и телесной силы. Это, и еще страх перед его племенем, испытываемый смертными.

Пусть Синан думает, что Айдана связывает эта безделушка, а не собственная слабость…

Айдан уронил Печать на колено Синана и вдохнул.

— Что ж. Ты получил меня. Ты собираешься заключить со мной сделку?

— Быть может. Раб полезен, но свободный человек, который работает за плату, имеет большее желание выполнить работу хорошо. Предположим, что ты сам заинтересуешь меня больше, чем Дом Ибрагима? Можешь ли ты это?

— Я не буду убивать для тебя.

Синан слегка улыбнулся.

— Ты думаешь, я хочу от тебя этого?

— А чего еще?

— Как я могу знать это, пока я не узнаю больше о тебе?

— А что тут знать, кроме того, что я есть то, что я есть?

— Но это, — возразил Синан, — едва ли просто; и хотя это может быть раскрытой тайной, это все же остается тайной. Все, что известно о тебе, это только слухи и перешептывания, если не считать того, чем может похвалиться любой смертный: титул, богатство, отвага на ратном поле. Мне ничего этого не нужно. Из гордости и гнева я смогу извлечь пользу, если они будут служить моим целям. — Он медленно, привычным жестом погладил бороду. — Еще не пришло время для сделки или для доверия, которое может скрепить ее. Но я говорю тебе это. Если ты отдашь мне себя целиком в пределах, которые я установлю, я подумаю о том, чтобы удовлетворить твои требования.

— Только подумаешь?

— Я должен знать, что могу верить тебе.

Айдан выпрямился.

— Мне известна франкская вера, — сказал ассасин. — Клятва, данная неверному — не клятва.

Айдан не двинулся с места. Как и лучники, целившееся в него. Да, гордость и гнев. Но если он был молодым демоном, то в войнах рода человеческого он был опытен. Он распознавал приманку, когда ему ее подносили. Он обнажил зубы в ядовитой усмешке.

— Может быть. Но клятву в том, что я добьюсь расплаты, я принес своему достаточно христианскому "я".

— Тебе будет предоставлена широкая возможность доказать. — Синан поднял руку. Два лучника опустили свои луки и вышли вперед. Они были крупными мужчинами, гигантами среди сарацинов. Один был выше Айдана, и в три раза шире.

— Ты, должно быть, желаешь отдохнуть, — сказал их господин, — и поразмыслить над тем, о чем мы говорили. — Он кивнул стражам; они встали возле принца, по одному с каждого бока.

Айдан посмотрел на одного, потом на другого. Оба прятали от него глаза. Он пожал одним плечом и повернулся на пятках. Они явным образом колебались — притащить ли его обратно или позволить ему уйти.

Он спокойно пошел к воротам. Синан не сделал ни движения, чтобы вернуть его. Стражи поспешили за ним.

Выбор мог бы оказаться и легче. Или Айдан нарушит свою клятву, или отвергнет условия Синана и попробует добиться своего другим способом. Он мог бы убить, если бы это понадобилось, хотя за это убили бы его. Но он должен еще получить жизнь орудия Синана, этой лгуньи, этой предательницы своего племени.

Это могло быть проще. Лучше открытый вызов и смерть, чем такое служение. Но он не мог сделать определенного и окончательного выбора. Если бы он мог быть хитрее и коварнее. Поступить на службу к ассасину; сделать себя незаменимым; занять место этой дьяволицы. А потом, когда она будет в опале, а он в глубоком фаворе, но когда его служба будет близиться к концу, уничтожить их обоих.

Он знал, что не сможет хитрить так долго. Он не был интриганом, и не был рабом ни одному человеку. Но голос в его голове отказывался умолкнуть: "Отвергни его условия, и он, вероятно, снова нанесет удар по Джоанне. И наверняка обратит взор на ее сына. Леди сдастся ему: даже она не сможет сопротивляться такого рода убеждениям. Но если ты притворишься, что уступаешь, если ты вырвешь у него обещание больше ничего не предпринимать, пока ты не докажешь, что достоин доверия, что тебе терять, кроме своего нетерпения?"

— Мое самоуважение, — отвечал он, меряя шагами свою темницу туда и сюда. — Мою жизнь, когда я не выдержу. А я не выдержу. И тогда он сделает все возможное, чтобы отыграться на моих родственниках.

"Ты можешь быть сильнее, чем думаешь."

Он зарычал, падая на матрац. Он был пойман в ловушку. Он мог это признать. Он не думал ни о чем, только о том, как достигнуть Масиафа. Теперь он был здесь, и у него не было ни плана, ни разумной цели.

Он был в плену, лишенный своей магии, отрезанный от своих мамлюков, даже без меча, полностью во власти ассасина. Он не был даже уверен, что сможет играть до тех пор, пока не вернется его сила. А если и сможет, то что тогда? Остается Синан, и демон Синана, и их долг смерти.

Быть может, он сможет убить обоих, и позволить событиям развиваться дальше. Убить было просто; это был финал. Он положит конец всем колебаниям.

Айдан сбросил одежды, смердевшие ассасинами, и лег обнаженный в холоде, который не мог затронуть его так, как смертного человека. Он вздрогнул только однажды, припомнив об отцовской крови в его жилах. Но огонь в нем горел жарко. Неожиданно ему захотелось оказаться рядом с Джоанной. Это была не похоть, нет, он просто хотел обнять ее, чтобы она была с ним: теплая, любящая, женщина, принадлежащая ему, мужчине. Он оставил ее в скорбном безумии, покинув ее наедине с ее болью. Что она должна думать о нем сейчас?