Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

– Что ты смеешься – народ волнуется.

– Да чего над бабой не смеяться? Или вы думали, она Вершиславне обрадуется, будто дочери родной? Ведь если не будет у Браняты детей – после него князем Витим станет, и его дети всю землю дешнянскую получат. Она, Данеборовна, уж небось своих внуков князьями дешнянскими видит, а тут Браняне удельницы новую жену и детей пообещали. Она тогда все говорила, чтобы не верил Бранята сну. Да ему уж больно хотелось верить… – Яровед вздохнул. – С чего бы ей теперь уняться? Только пуще залютует. Ну да тебе что за печаль? У тебя вон какая дружина – два десятка волков и Ярила сам с ними!

– И не совестно ей врать по злобе? – возмутилась Красена.

– Дружина-то дружина, – с сомнением заметила Колобожа. – А все же вы бы уж с Бранятой уняли ее, – мягко посоветовала она мужу. – Старуха Миловзору сколько лет грызет, может, оттого и детей нет. Хотите, чтобы и вторую княгиню сгрызла? Вы уж если поверили сну, так помогите ему сбыться.

Яровед только кивнул. Лютава плохо спала, чувствуя, что где-то рядом кроется опасность, и каждый день тщательно проделывала защитные обряды, ограждая свой новый дом от проникновения всякого зла.

Но ходившие по округе слухи быстро надоели и самому Бранемеру: дня через три выяснилось, что князь приказал мачехе ехать в Глядовичи, к родне, и оставаться там, пока не позовут назад. Он тоже понимал, что матери сводного брата не за что любить будущую мать его детей, и боялся старухиного недоброго глаза. А Данеборовна пользовалась в округе уважением как ворожея и пророчица, и ее разговоры о «медведице», привезенной под видом невесты для князя, очень смущали и пугали народ.

После отъезда старухи разговоры утихли, хотя, не видя Лютавы, ее воображали по-всякому и рассказывали на посиделках множество небылиц. Яроведовы и Доброведовы женщины ходили такие гордые, будто их допустили прислуживать настоящей богине Ладе: они одни знали, какова она, чего не знал даже князь Бранемер.

Так прошло две недели, началась третья. Яровед бродил как потерянный, рассказывал, что медведь, живущий при святилище, норовит завалиться спать: по всему видно, что снег пойдет уже вот-вот. Лютава тоже это знала. Больше двух недель просидев в затворе, почти не видя людей, она была сосредоточена на себе и готова к предстоящим испытаниям.

И вот однажды Лютава проснулась, зная, что Марена пришла. Все еще спали, в избе было темно, но она обулась, накинула свиту прямо на сорочку и прокралась к двери. Новые смазанные петли не скрипели, и она бесшумно выбралась во двор. Да, вот оно! С серого неба сыпал мелкий сухой снег, замерзшая земля уже побелела. И на ней Лютава ясно видела следы Марены – длинных пол ее шубы, ее волос, крыльев белых лебедей, на которых она прилетает из Нави.

Лютава подняла руки, ловя белые холодные крупинки. Они садились на ее растрепанную за ночь косу, на лицо, застревали в шерсти свиты. Она глубоко дышала, чувствуя, как с каждый вдохом в нее входит Марена – та, чья хладная сила заполняла земной мир. Она была снежинкой, несомой ветрами с неба к земле, белой березкой, сонно жмурящей черные глаза, рекой, медленно расчесывающей пряди-струи, чтобы заплести их в твердую ледяную косу…

Вдруг ей показалось, что рядом кто-то есть: будто жаром повеяло со стороны, прогоняя видения. Лютава быстро обернулась: в дверях княжьей избы стоял человек – рослый, сильный, но плохо видный в осенних сумерках. Испуганно отпрянув, она спряталась снова в избу, закрыла дверь, будто к ней могли ворваться… А потом подумала: кто это был? Наверное, сам Бранемер. Почему-то ей казалось, что это так.

Первозимье – женский праздник: это знак, что пора начинать мять лен. Но в окрестностях Ладиной горы женщины не работали: испокон веку в этот день провожали под землю богиню Ладу, и все привыкли считать, что если обряд не будет проведен, то сама богиня не попадет к Велесу и все в мире пойдет кувырком. По всем окрестным весям и городкам люди, увидев поутру снег, одевались по-праздничному и торопились к Ладиной горе, чтобы не пропустить самое главное.

Приближался полдень. С утра Красена и Колобожа расчесали Лютаве волосы, одели ее в новую сряду, «печальные» одежды невесты. Она сидела в белой шушке и свите из белого сукна, с распущенными волосами, которые закрывали ее до колен, разубранная ожерельями, заушницами, браслетами. Всякая невеста волнуется в день свадьбы, но Лютава волновалась куда сильнее: ведь ее ждал не простой жених, а Велес, и она, при всей ее выучке, не знала, что будет впереди.

В избу вбежала Колобожа, махнула рукой на дверь:

– Пришел он!

Лютава медленно встала. Какой-то мужчина нагнулся под притолокой, проходя в низкую дверь, потом выпрямился. Лютава хотела улыбнуться, но не сумела: они так впились глазами друг в друга, что забыли даже поздороваться. Женщины и девушки выстроили в два ряда вдоль стен, оставив дорожку, соединяющую их двоих. Не хватало только расстеленного рушника, по которому жених в первый раз подходит к невесте.

Князь Бранемер был видный мужчина: рослый, плечистый, не слишком красивый лицом, с темной бородкой, но зато весь облик его дышал силой. Наверное, на первый взгляд Лютава тоже показалась ему не слишком-то хороша для той Солнцевой Девы, которую он ожидал увидеть; высокая, худощавая, смугловатая, с глубоко посаженными глазами и широким ртом.

Но это впечатление быстро прошло: именно ее несходство с красавицами из сказаний убедило Бранемера, что она настоящая. Это была та самая дочь Вершины и Велезоры, которую ему обещала дева-удельница. И когда он встретил ее взгляд, умный и твердый, в душе окрепла уверенность, что она-то ему и нужна. И только тогда он вспомнил, что надо бы поклониться.

– Здравствуй, Вершиславна! – Он прошел вперед и остановился в нескольких шагах.

– Будь жив, Бранемер Божемогович. – Лютава тоже поклонилась.

Волосы ее струились, будто река, насыщенные той жизненной силой, которой так не хватало в его судьбе.

– Вот мы и свиделись… наконец. Я и раньше хотел тебя повидать, да брат Яровед не велел: нельзя, сказал. А теперь вот повидаемся… да и опять пора расставаться, аж до самой весны.

– Судьба такая! – Лютава улыбнулась.

Бранемер помолчал: ему хотелось поговорить с ней, рассказать, расспросить, но он понимал, что если успеет хоть немного узнать эту девушку, то будет скучать по ней – все долгие пять месяцев.

– А от судьбы не уйдешь. Пойдем, коли так. – И он протянул Лютаве руку.

Она подала ему свою – в рукаве, скрывавшем кисть и достававшем до колен. Через лен рукава он осторожно сжал ее пальцы и повел из избы.