Вера Петрук - Индиговый ученик

И хотя иман обещал забрать его через неделю, прошел месяц, прежде чем Арлинг покинул госпиталь Семерицы. Было многое: бессонные ночи, отчаяние, унизительные процедуры, болезненные перевязки и тревожные молитвы жрецов, но тяжелее всего далась вынужденная неподвижность, которая заставила его чувствовать себя деревом, у которого повредили корни. Останется ли его тело покрыто мертвой, бесчувственной коростой, или на нем вырастет новая кожа, способная понимать мир лучше прежней? Обоняние и вкус исчезли вместе с остротой слуха, заключив в плотный кокон слепоты, из которого он выбирался все годы обучения в школе. И хотя учитель обещал научить его летать, крылья сломались, не успев раскрыться.

Регарди надеялся, что поправится быстро, но кости срастались медленно, а швы, наложенные на рану, загноились, вызвав жестокую лихорадку, которая погрузила его в странный мир, собранный из лоскутов прошлого и настоящего. Чувство времени вернулось не скоро и облегчения не принесло. Арлингу казалось, что он сделал гигантский шаг назад, снова оказавшись беспомощным слепцом, потерявшимся на улицах чужого города.

По мере того как его выздоровление затягивалось, мистик появлялся в госпитале все реже. Несмотря на то что к нему приходили слуги, Атрея, другие учителя с учениками и, конечно, Беркут, отсутствие имана было подобно засухе для отростка, привезенного из далекой окраины. Теперь все было именно так. Регарди и не заметил, как Балидет превратился для него в центр мира. Сикелия стала солнцем, а все остальное – пылью, поблекнувшей в его блеске.

Дни пролетали, как песок, гонимый ветром по хребтам дюн и барханов. Жизнь постепенно возвращалась, но Регарди знал. Какая-то его часть навсегда потерялась в апельсиновой роще. Он цеплялся за обещание мистика продолжить его обучение, как корабль за свет маяка, с трудом пробивающийся сквозь шторм. Но волны поднимались все выше, ветер становился сильнее, а корабль – неуправляемее. Его неизбежно несло на рифы отчаяния, а страх, который исчез куда-то во время драки, теперь стал его вечным спутником, нашептывающим предательские мысли. Ты трус и слабак, ты не справился.

Атрея и Беркут уверенно лгали о том, как сильно был занят мистик – подготовка к летним экзаменам, важные встречи, поездки к керхам, совещания в Купеческой Гильдии... Арлинг внимательно слушал, не понимая, что мешало его друзьям сказать правду. Наверное, он смог бы ее понять, ведь иман был многоликим и вездесущим. Учитель мог успеть побывать везде кроме госпиталя Семерицы. Где ему, в общем-то, нечего было делать. Что с того, что Арлинг был пятым? Возможно, иман уже сделал выбор и точно знал, что слепому драгану из Согдарии никогда не стать Индиговым.

Когда однажды жрецы сказали, что завтра он покинет лечебницу, Регарди чувствовал себя такой же развалиной, как и много лет назад, когда Абир привел его в Школу Белого Петуха, чтобы обменять на секреты Скользящих. Теперь Регарди хотелось, чтобы так оно и случилось.

Забирать его приехал только Шолох, но Арлинг воспринял это как должное, молча взяв предложенную трость. Она удобно легла в ладонь, словно всегда была продолжением его руки. Ноги тряслись, в голове шумело, свежий шрам на животе привычно ныл. Тело сообщало о мире только самое необходимое. Никакого богатства запахов и звуков, которое он испытывал раньше. Регарди спускался по лестнице целую вечность, а ведь еще полгода назад он слетел бы по ней, даже не заметив ступеней.

Они шли медленно, но Беркут не спешил, подстраиваясь под его осторожный шаг.

– Тебе нужно время, дружище, – с сочувствием произнес он, и Арлинг с трудом сдержался, чтобы не огрызнуться. Он ненавидел жалость. И время тоже. Они до сих пор не научились жить друг с другом в мире.

А, между тем, в Балидете заканчивалось лето. Ветер-южняк доживал свои последние дни, готовясь уступить место северным братьям. Мостовая еще полыхала от жара, но камни дольше хранили ночную прохладу. Арлинг слышал, как босоногие мальчишки смело носились по Багряной Аллее, уже не боясь обжечь пятки.

«Значит, сейчас полдень, и у детей закончились уроки», – подумал он, радуясь, что сумел вспомнить хоть что-то. Монотонное песнопение жрецов, раздававшееся из Южного Храма Семерицы, подтвердило догадку. Впрочем, чем ближе они подходили к школе, тем больше становилось воспоминаний. Он узнал камни, которыми была вымощена площадь перед храмом Омара, вспомнил запах голубиного помета, которым смердела статуя Основателя Города, услышал знакомое щелканье игральных карт из башни охранного поста и крики разносчиков чая, предлагавших утолить жажду чудесным напитком. Месяц, который показался ему вечностью, пролетел для города незаметно. Балидет жил так же, как и тысячу лет назад, неторопливо созерцая золото пустынных земель, раскинувшихся в одной стороне и серебро бурных вод Мианэ, протекавших в другой.

– Как сегодня учитель?

Арлинг задал вопрос как можно небрежнее, пытаясь скрыть его важность. В воздухе тревожно пахнуло ароматом спелых апельсинов. Они подходили к роще, где состоялась памятная встреча с «карпами». Наверное, пройдет немало времени, прежде чем этот запах перестанет вызывать у него чувство опасности.

– Эээ, – растеряно протянул мальчишка, и Регарди понял, что застал его врасплох. Значит, у него появились шансы узнать правду, потому что, удобную ложь Беркут еще не придумал.

– Занят, – буркнул кучеяр, и Арлинг понимающе кивнул.

– Поехал в гости к друзьям-керхам и остался в пустыне из-за песчаной бури?

Можно было и промолчать, но Регарди больше месяца находился в тишине, потому что жрецы Семерицы были неразговорчивы.

– Потерпи до школы, там все узнаешь, – поморщился Беркут, ускоряя шаг. Его друг не хотел разговаривать, и это настораживало. Либо он был болен, либо что-то случилось на самом деле.

А, может, у имана были неприятности? Почему-то от этой мысли сразу стало легче. В таком случае, исчезновение учителя получало простое и понятное объяснение.

Последние сали до ворот хотелось преодолеть бегом, но Арлинг сдержался, опасаясь, что растянется на виду у всей школы, споткнувшись о порог. Несмотря на то что с каждой секундой, проведенной за пределами госпиталя, к нему возвращалась прежняя острота обоняния и слуха, Регарди по-прежнему сомневался в своем теле. Время, ему нужно было время.

Знакомые камни школьных дорожек подействовали оживляюще. Арлинг расправил плечи, глубоко вздохнул и решительно сунул трость Беркуту в руки. Он пойдет медленно, зато сам. Это была его территория, его дом. Шаги стали тверже, на губах появилась улыбка. Дышалось легко, несмотря на старания солнца превратить все вокруг в жаркое. Ему нравился его свет, который Регарди ощущался всей кожей, словно погрузился с головой в теплое молоко, нравился скрип пыли на зубах, которая проникала в рот даже сквозь платок, нравилось ощущать под ногами мягкий песок. Он и не представлял, как мог жить без всего этого раньше. Еще немного и он услышит голос имана, вышедшего его встречать.